В истории Ближнего Востока бывают моменты, которые становятся рентгеном всей международной системы. Газа — именно такой случай. Анклав, сопоставимый по площади с небольшим европейским городом, сегодня превратился в площадку, где сталкиваются не просто Израиль и ХАМАС, а конкурирующие модели международной безопасности, различные трактовки гуманитарного права, представления о региональной архитектуре и интересы глобальных игроков. Перемирие, заключенное в октябре при посредничестве президента США Дональда Трампа, лишь приостановило горячую фазу конфликта, но не затронуло главные структурные вопросы, вокруг которых вращается вся динамика этого кризиса.
Газа стала зеркалом конфликтов пятого поколения — таких, где гуманитарная катастрофа развивается параллельно с военной операцией; где государственные и негосударственные акторы конкурируют не только за территорию, но и за смысловое пространство; где международное право превращается в инструмент борьбы за политическую легитимность; где экономика разрушения становится частью политической стратегии и будущего урегулирования. Этот конфликт выходит далеко за рамки ближневосточной проблематики и превращается в глобальный тест на прочность всех элементов международной системы.
То, что происходит в Газе сегодня, — это одновременно пример трансформации роли США, где Вашингтон пытается совместить жесткую сделку с дипломатией управляемого давления; испытание для арабских стран, стремящихся не быть втянутыми в очередной виток региональной турбулентности; предупреждение Европе о том, что гуманитарные катастрофы XXI века не останутся локальными; доказательство того, что международная архитектура безопасности не поспевает за скоростью эволюции негосударственных вооружённых структур; и урок для Южного Кавказа, где безопасность также определяется переплетением региональных интересов, глобальных влияний и гибридных рисков.
Газа сегодня — это не только гуманитарная драма, но и лаборатория будущего, где проверяются сценарии управления конфликтами в эпоху фрагментации, пределы военной силы, возможности и ограничения прокси-акторов, эволюция международного гуманитарного права и роль технологической асимметрии в войнах низкой интенсивности.
На гуманитарном уровне ситуация остается критической, несмотря на перемирие. Коллапс в Газе — это не результат исключительно военных действий, а итог разрушения четырех систем, обеспечивающих базовое выживание: здравоохранения, логистики, управления и социальной инфраструктуры. Сектор здравоохранения фактически перестал существовать. Уничтожение ключевых больниц, включая центр диализа, привело к гибели почти 40% пациентов с почечной недостаточностью. Хронический дефицит инсулина и отсутствие специалистов сделали невозможной даже базовую медицинскую помощь. Международные организации определяют такие ситуации как «system-wide collapse», и в Газе это именно системный обвал, а не обычный гуманитарный кризис.
Логистическая ситуация не менее показательная. За первые десять дней перемирия в сектор поступило меньше тысячи грузовиков помощи при заявленных 6600. Это означает 85-процентный дефицит и отсутствие возможности восстановить цепочки снабжения. Такая картина соответствует модели «insufficient humanitarian throughput», когда масштабы помощи столь малы, что принципиально не способны изменить ситуацию, даже если конвои продолжают идти.
Управленческий вакуум еще больше усугубляет кризис. Израиль и ХАМАС обвиняют друг друга, но суть в том, что в Газе отсутствует единая управляющая структура, способная обеспечить контроль над распределением ресурсов. ХАМАС удерживает часть территории, однако саботаж, захват гуманитарных грузов, инфильтрация в международные структуры и конкуренция между кланами превращают управление в хаотичный процесс. Газа стала «contested governance zone» — зоной конкурирующей власти, где нет единого центра принятия решений.
Социальная инфраструктура также фактически разрушена. Погибло 67 тысяч человек, 169 тысяч ранены, 44 тысячи детей остались сиротами. Это создаёт многопоколенческую травматическую среду, которую RAND описывает как «multi-generational trauma environment». Восстановление такой среды требует масштабной, десятилетней международной программы, иначе конфликт будет лишь воспроизводить себя в новых поколениях.
На фоне этого разрушения ХАМАС использует перемирие не как финал войны, а как тактическую паузу. По условиям соглашения от 13 октября группировка должна была разоружиться и передать власть технократическому правительству, однако её риторика однозначна: разоружение возможно лишь после создания независимой Палестины, международных гарантий или крупной политической сделки. То есть не в обозримом будущем. Такой подход полностью соответствует стратегии «phased resistance» — тактические паузы используются для восстановления цепочек командования, перегруппировки и подготовки к следующему циклу конфликта.
Срыв перемирия 28 октября лишь подтвердил, что ХАМАС не контролирует все вооруженные структуры, действующие в Газе. Автономные группировки продолжают провоцировать инциденты, и перемирие превращается в динамическое равновесие низкой устойчивости, а не стабильный политический договор. При этом левые палестинские организации — НФОП, ДФОП и другие — отказались присоединяться к сделке и могут выступать классическими спойлерами, как это не раз происходило в Судане, Ливане и Ираке. Это означает, что даже идеальная сделка с ХАМАС сама по себе не способна обеспечить стабильность.
«Желтая линия»: как временное разграничение превращается в новую политическую географию Газы
Перемирие в Газе породило эффект, которого многие даже не сразу заметили: анклав получил свою первую реальную, материальную, видимую линию разделения — так называемую «желтую линию». Это не техническая отметка и не временный коридор, а нечто гораздо более значимое. Любая линия, однажды физически нанесенная на землю, перестает быть картинкой и превращается в политический факт. Именно так происходит сейчас: Израиль фиксирует разграничение с помощью бетонных элементов, инженерных рубежей и контрольных точек, и тем самым создаёт новую архитектуру, способную пережить само перемирие. История Ближнего Востока изобилует линиями, которые должны были исчезнуть через неделю, а в итоге жили десятилетиями. Кипрская буферная зона, ливанские сектора, «зеленая линия» на Западном берегу — все эти конструкции начинались как временные меры и заканчивались превращением в часть политической ткани. «Желтая линия» Газы идет тем же путем.
Она не просто делит территорию; она создает две совершенно разные реальности. В зоне, которая остается под контролем Израиля, формируется модель управляемой стабильности: жесткое регулирование движения, административное дозирование гуманитарных потоков, контроль над ключевыми узлами. Это не оккупационная логика, а логика стратегического зонирования, характерная для конфликтов нового типа — там, где прямое присутствие минимизируется, но контроль не исчезает. Израиль стремится не погружаться в анклав, а удерживать его на расстоянии управляемой вытянутой руки.
С другой стороны линии возникает совершенно иная среда — пространство ХАМАС, где группировка работает как параллельное государство. Здесь идет фильтрация населения, подавление кланов, зачистка оппозиционных элементов, тотальный контроль над распределением помощи. В условиях перемирия вмешательство внешних структур минимально, а власть ХАМАС становится одновременно и более жесткой, и более фрагментированной. То, что внешние наблюдатели называют «ограниченным суверенитетом», внутри выглядит как режим управляемой репрессии, где главным ресурсом остается страх.
Между этими двумя мирами лежит узкая полоса, превращенная в нервную зону напряжения. В ней действуют локальные прокси-группировки, ориентированные на Израиль. Это не регулярная армия и не временный добровольческий контингент, а гибридная сеть, работающая по логике точечного давления на ХАМАС. Такие структуры выполняют функции разведки, слежения, разрушения логистики противника — и всё это без прямого присутствия ИДФ. Для Израиля это инструмент снижения рисков. Для Газы — фактор хаоса. Для будущего — неизбежная головная боль: прокси, однажды получившие право на насилие, редко добровольно возвращают его обратно.
Над всей этой конструкцией висит фантомная тема международного контингента, который должен был войти в Газу «после стабилизации». Но «после стабилизации» — это в условиях Газы вечное завтра. Страны региона не хотят брать на себя ответственность. Европейские столицы готовы оплачивать гуманитарные проекты, но не готовы отправлять солдат. ООН заблокирована. И в итоге идея внешнего контроля остается чисто теоретической, а анклав де-факто движется к формату разделенной территории, где две системы власти будут существовать параллельно и долго.
И именно это делает «желтую линию» феноменом политической географии, а не продуктом военной необходимости. Она превращает Газу в пространство двойной скорости: территория израильского контроля будет постепенно стабилизироваться и восстанавливаться, а зона ХАМАС продолжит оставаться в состоянии разрушения и истощения. Такой дисбаланс неизбежно закрепляется, потому что инфраструктура тяготеет к порядку, а хаос — к стагнации. Со временем линии, нанесенные на бетон, превращаются в линии, нанесенные на сознание.
Стратегические последствия: от региональной стабильности к глобальной безопасности
Газа никогда не была локальной проблемой. Её линии фронта, гуманитарные коридоры и политические сдвиги мгновенно отражаются на Ближнем Востоке и далеко за его пределами. «Желтая линия» не просто рисует новую топографию анклава — она запускает цепочку стратегических преобразований, которые затрагивают всех: от Тель-Авива до Баку, от Вашингтона до арабских столиц.
Для Израиля эта линия стала болезненным напоминанием о том, что победа и результат — вещи разные. Заложники в значительной степени освобождены, непосредственные угрозы уменьшены, ХАМАС понес тяжелые потери, но сама структура группировки осталась жива, её идеология не разрушена, а анклав оказался разделен на две части, где каждая живет по собственной логике. «Желтая линия» превращается в символ незавершенности операции: Израиль предотвратил худшее, но не получил нового устойчивого порядка. В итоге Тель-Авив стоит перед дилеммой — что считать успехом, если стратегическая цель не оформлена, а пространство конфликта стало еще более многослойным.
Для ХАМАС ситуация выглядит иначе. Группировка, потеряв инфраструктуру и людей, не капитулировала. Она адаптировалась — это ключевой момент. Сохранив часть командного ядра, удержав территорию, захватив контроль над гуманитарными потоками и усилив внутренний аппарат подавления, ХАМАС превращается в типичный «survival actor». Это тот тип политико-военной структуры, который не выигрывает войну, но и не исчезает. Он меняет форму, подстраивается под новые условия и сохраняет свою субъектность, опираясь на лояльные кланы и социальную сеть, которую нельзя уничтожить прямым ударом. Такой игрок может существовать очень долго, особенно в условиях фрагментированной территории.
Арабские государства видят в этой модели ещё одну угрозу. Разделенная Газа подрывает саму идею единого палестинского проекта. Она демонстрирует, что фрагментация стала новой политической нормой — и это вызывает у арабских правительств страх повторения подобных сценариев у себя. Гуманитарная нестабильность, риск радикализации, ослабление региональной солидарности — все это делает «желтую линию» фактором, который выходит за пределы анклава и врезается в нервную систему ближневосточной политики. Регион получает новый источник турбулентности в момент, когда ему нужна предсказуемость.
Для США ситуация оборачивается дипломатией управляемого давления. Участие AБШ президента Трампа в достижении перемирия показало, что Вашингтон по-прежнему единственный внешний игрок, способный говорить одновременно с Израилем, арабскими столицами и международными посредниками. Но цена такого посредничества высока: администрации приходится балансировать между твердой поддержкой Израиля и стремлением избежать глобального имиджа государства, которое закрывает глаза на разрушения. США работают по модели controlled escalation management — давят, угрожают, маневрируют, удерживая эскалацию под контролем. Это сложная игра: удержать регион от взрыва, не став его единственным гарантом.
Европа же получила чисто гуманитарный вызов. Она вынуждена готовиться к новой миграционной волне, финансировать дорогостоящие программы восстановления и при этом откровенно признавать снижение своего влияния на ближневосточные процессы. У ЕС нет ни политического веса, ни военной воли, чтобы войти в Газу в виде контингента. И поэтому Европа снова играет роль спонсора без рычагов.
На этом фоне особенно заметно, что Азербайджан не рассматривает ситуацию в Газе как далекую драму. Война, разделение территорий, гибридные угрозы, восстановление после конфликта — всё это зоны, где у Баку есть собственный опыт и собственное понимание процессов. Для Азербайджана этот кризис — источник стратегических уроков: ценность многоуровневой системы безопасности, необходимость гибкой дипломатии между глобальными центрами силы, приоритет стабильности над эмоциональными интерпретациями, умение работать с гуманитарными механизмами, понимание логики квазигосударственных образований. На этом фоне роль Азербайджана как площадки для региональной дипломатии становится не теоретической, а вполне практической. Страна, прошедшая через сложный постконфликтный период и сумевшая создать работающие модели восстановления, объективно превращается в участника обсуждения будущих схем стабилизации на Ближнем Востоке.
И в этом смысле «желтая линия» — не просто про Газу. Это про то, как мир входит в эпоху управляемых разделений, параллельных администраций, фрагментированных территорий. И про то, как государства, умеющие работать с такими вызовами, получают совершенно новую политическую ценность.
Газа как проекция будущей архитектуры безопасности
Газа сегодня — не просто самая тяжелая гуманитарная зона планеты. Это сжатая модель того, как будет выглядеть глобальная безопасность в мире фрагментации, параллельных центров силы и ослабленных международных институтов. Территория масштабом с небольшой европейский город превратилась в пространство, где пересекаются стратегии государств, тактика негосударственных группировок, механизмы гибридных конфликтов и пробелы международного права.
Перемирие, достигнутое в октябре при посредничестве ABŞ prezidenti Tramp, стало не поворотом, а диагностикой: оно высветило реальные пределы военно-политических решений в эпоху, когда классические модели управления перестают работать. То, что сегодня происходит в Газе, — не исключение, а концентрат глобальных трендов. Здесь гуманитарная катастрофа развивается параллельно с политическими играми, международные механизмы буксуют, а негосударственные структуры демонстрируют живучесть, которой раньше никто не придавал значения.
Гуманитарный обвал: когда системы перестают работать
Формальное прекращение огня не привело к облегчению страданий. Здравоохранение в анклаве фактически перестало существовать: разрушенные больницы, отсутствие элементарных медикаментов, критическая нехватка инсулина, гибель почти половины пациентов с почечной недостаточностью из-за отсутствия диализа. Это уже не кризис, а системный коллапс.
По классификации международных гуманитарных исследований подобное состояние означает, что восстановление невозможно без создания параллельной инфраструктуры.
Ситуация с гуманитарной помощью лишь подтверждает это: менее тысячи грузовиков за десять дней — против необходимых 6600 — означает, что поток помощи физически не способен изменить реальность. Это уровень пропускной способности, который классифицируется как критически недостаточный: любая помощь растворяется в масштабе разрушения.
Фрагментированная система власти: конкуренция сил вместо управления
Газа погружена в модель оспариваемого управления. ХАМАС контролирует значительную часть сектора, но не является монополистом. Локальные кланы, независимые группировки, фрагментированные структуры безопасности и произраильские вооруженные силы создают карту конкурирующих властных центров.
В результате гуманитарная помощь становится политическим ресурсом, а управление — полем борьбы. Международные механизмы стабилизации здесь работать не могут: слишком много игроков, слишком мало правил.
Особого внимания заслуживает появление так называемой «желтой линии» — фактической демаркации между зонами ХАМАС и участками, где действуют произраильские силы. Израиль наносит на местность физические маркеры, превращая временную линию в устойчивый политико-административный контур.
История показывает: такие временные линии часто оказываются прочнее мирных договоров. Северный Кипр, Западный берег, сектора в Ливане — все это примеры того, как временное становится постоянным.
«Желтая линия» формирует сразу четыре реальности:
— военную — через точки контроля;
— политическую — через институционализацию разграничения;
— административную — через режимы доступа;
— социальную — через формирование различных идентичностей по обе стороны линии.
Формально это временная конструкция, фактически — архитектура нового политического пространства.
Прокси, репрессии и раздробленность: параллельные силовые модели
Внутри анклава одновременно действуют две разнонаправленные силовые системы: прокси-группы, связанные с Израилем, и силовой аппарат ХАМАС, который использует практику внесудебных казней, арестов и подавления конкурентов.
Израильские прокси создают постоянное давление низкой интенсивности, вынуждая ХАМАС перераспределять ресурсы на внутреннюю безопасность. Это ослабляет военный потенциал группировки, но усиливает фрагментацию территории.
ХАМАС, в свою очередь, укрепляет квазигосударственные структуры, используя перемирие как паузу для адаптации, а не для разоружения. Как следствие, любые обязательства по демилитаризации остаются декларативными.
Международные силы: миссия, которой никто не хочет
Соглашение о прекращении огня предусматривало создание международной миротворческой миссии, но она так и осталась на бумаге.
— Ни одна страна, включая арабские державы, не готова взять на себя ответственность за операцию с такими рисками.
— США вынуждены балансировать между союзнической лояльностью Израилю и глобальными репутационными издержками.
— Европа ограничивается финансированием гуманитарных проектов, избегая силового участия.
— ООН парализована отсутствием консенсуса в Совбезе.
В итоге Газа остается территорией, где управление определяется не международными механизмами, а локальными структурами силы.
Сценарный анализ: закрепление двухскоростной модели
Наиболее вероятный сценарий — окончательное оформление двухскоростной Газы.
В зоне под контролем Израиля возможно ограниченное восстановление инфраструктуры, управляемые гуманитарные коридоры, нормализация уровня базовой безопасности.
В зоне ХАМАС сохранится парамилитарная модель, разорванная инфраструктура, высокая зависимость от помощи и политизированное распределение ресурсов.
Чем сильнее укрепляется «желтая линия», тем быстрее расходятся эти два сектора — экономически, социально, политически. Это не мир и не война, а режим разделенной стабильности — похожий на Северный Кипр, Грозный начала 90-х или сектора Южного Ливана.
Альтернативные сценарии: маловероятные, но опасные
— Коллапс ХАМАС приведет не к стабилизации, а к вакууму, который займут более радикальные элементы.
— Миротворческая администрация невозможна без политической воли, которой нет ни у одной из сторон.
— Региональная эскалация нежелательна ни для Израиля, ни для арабских стран, ни для глобальных игроков.
Конфликт закрепляется: ни одна из сторон не обладает ресурсами для кардинального изменения ситуации.
Глобальные последствия: зеркало новой эпохи
Для Израиля кампания оказалась ограниченной: угрозы снижены, но стратегические цели недостигнуты.
ХАМАС сохранил потенциал и адаптировался.
Арабские страны минимизируют риски, но сталкиваются с внутренним давлением.
Европа балансирует между гуманитарными обязанностями и политическими ограничениями.
Международное право демонстрирует неспособность регулировать конфликты, где негосударственные акторы обладают гибкостью, недоступной государствам.
Значение для Азербайджана: уроки управляемого восстановления
Для Азербайджана происходящее в Газе — пример того, как фрагментация власти делает невозможным постконфликтное развитие.
Баку, восстановив контроль над своими территориями и создав устойчивую архитектуру безопасности, показал альтернативную модель:
— сильная государственность;
— централизованное управление;
— модернизация инфраструктуры;
— работа с международными партнерами.
Опыт Азербайджана востребован в глобальных дискуссиях о противодействии гибридным угрозам. Газа демонстрирует, что отсутствие единого центра управления ведет к хаосу. Азербайджан показывает, что системный подход — единственный выход.
Газа как лаборатория будущих конфликтов
Газа — это не локальный кризис. Это зеркало будущего:
— разрыв между гуманитарной риторикой и реальной способностью государств действовать;
— рост влияния негосударственных структур;
— кризис международных институтов;
— усиление региональных держав;
— необходимость комплексных моделей управления.
В ближайшие пять лет структура конфликта, скорее всего, останется неизменной. Разделение закрепится, международное присутствие будет точечным, а Газа продолжит служить лабораторией, где отрабатываются сценарии будущих конфликтов — те, которые уже начинают формировать новую мировую безопасность.