Ближневосточные и африканские источники всё чаще говорят о том, что Мали стоит на пороге превращения в первую в мире страну, управляемую структурой, официально признанной террористической организацией — «Аль-Каидой». Противостояние между военной хунтой в Бамако и группировкой Jama’a Nusrat ul-Islam wa al-Muslimin (JNIM) перешло в финальную стадию — блокаду столицы, сопровождающуюся дефицитом топлива, ростом цен и параличом инфраструктуры.
На рубеже 2025 года мир оказался перед парадоксом: глобализация, достигшая пределов взаимозависимости, не породила устойчивости. Наоборот — она сделала кризисы заразными. Когда на карте мира появляется новая зона анархии, волны нестабильности достигают столиц через торговлю, миграцию и терроризм быстрее, чем когда-либо прежде.
Сахель — регион, протянувшийся от Сенегала до Эритреи, — сегодня стал эпицентром этой новой мировой лихорадки. В 2024 году здесь произошло 51 % всех смертей, связанных с терроризмом. И если падет Бамако, то Мали станет первой страной, формально контролируемой «Аль-Каидой». Это не просто африканский сюжет — это рецидив глобальной беспомощности международных институтов, от ООН до ЕС.
Как и почему Сахель стал полигоном для трансформации международного терроризма из сетевой структуры в территориально устойчивое государство-протогосударство, и что это означает для архитектуры мировой безопасности.
Экономический и социальный коллапс
За последние месяцы в Бамако топливо подорожало более чем втрое, а поставки продовольствия практически прекратились. Блокированные дороги из Сенегала и Кот-д’Ивуара парализовали снабжение страны. По сути, JNIM выстраивает классическую схему «осады на истощение» — когда население и военные истощаются морально и физически, уступая поле не боевикам, а голоду и безысходности.
Школы, университеты и административные учреждения закрыты. Электроэнергия подается с перебоями, а на фоне инфляции процветает чёрный рынок. Всё это подрывает и без того слабое доверие населения к правительству Ассими Гойта, пришедшему к власти после военного переворота и изгнавшему французский контингент.
От французского протектората к российскому эксперименту
В 2021 году малийская хунта выдворила силы Парижа, обвинив Францию в колониальных амбициях и неэффективности. На смену пришли наемники из российской ЧВК «Вагнер». Их присутствие дало кратковременное ощущение безопасности, но не решило ни одной структурной проблемы. Репрессии против гражданских, убийства и похищения на севере и в центре страны усилили недоверие и толкнули целые деревни в объятия исламистов, которые, в отличие от государства, зачастую обеспечивают элементарную «справедливость» и защиту.
Сегодня «вагнеровцы» контролируют золотодобывающие регионы и охраняют режим Гойта, но реальная власть постепенно уходит из рук центрального правительства. Парадокс ситуации в том, что военное правление, опирающееся на иностранные силы, стало главным катализатором роста исламизма.
Jama’a Nusrat ul-Islam wa al-Muslimin: африканское лицо «Аль-Каиды»
JNIM — это конгломерат джихадистских фракций, сформировавшийся в 2017 году. В него входят «Ансар ад-Дин», «Аль-Мурабитун» и «Эмират Сахеля» — группировки, действующие в Мали, Нигере, Буркина-Фасо и Мавритании. Формально они подчиняются центральному руководству «Аль-Каиды» и используют классическую стратегию: не захватывать столицы штурмом, а методично разрушать государственность.
Их цель — установить в регионе теократический порядок, где законы шариата заменяют светское право, а управление осуществляется через сеть религиозных эмиров. Фактически, Мали для них — это Афганистан в миниатюре: обширная территория, слабая армия, коррумпированные элиты и внешняя зависимость.
«Война на истощение»: повторение афганского сценария
Аналитики отмечают, что стратегия JNIM удивительно похожа на действия «Талибана» перед падением Кабула. Сначала блокируются коммуникации, затем изматываются силовые структуры, и лишь после морального истощения общества начинается переход к переговорам о «мирном урегулировании» — с исламистами в роли посредников. Именно так, шаг за шагом, строится легитимизация экстремистов как «новой политической силы».
В Бамако уже начались слухи о тайных контактах между представителями хунты и эмиссарами JNIM. Официальных подтверждений нет, но тенденция очевидна: власть ищет выход из тупика и может попытаться договориться с теми, кто контролирует дороги, границы и продовольственные цепочки.
Геоэкономический сдвиг: ревизия недр и союз с Москвой
Параллельно малийские власти аннулировали более девяноста лицензий на добычу и разведку полезных ископаемых — золота, бокситов, железной руды и урана. Под удар попали британские, канадские, австралийские и южноафриканские компании. Это решение преподносится как «курс на экономический суверенитет», но в действительности открывает пространство для российских игроков, которые предлагают не только новые концессии, но и поставки топлива, оружия и «советников».
В результате Мали превращается в стратегический узел российской экспансии в Сахеле. Москва получает доступ к золоту и редкоземельным металлам, а хунта — поддержку, необходимую для удержания власти. Однако эффект бумеранга налицо: чем теснее альянс с Россией, тем сильнее антиисламистские силы на местах симпатизируют исламистам, видя в них противовес «новому неоколониализму».
Перспектива падения Бамако
Падение Бамако станет не просто внутренним кризисом — оно способно перевернуть всю систему безопасности Западной Африки. Мали — ключевой элемент в цепи нестабильности, протянувшейся от Чада до Атлантики. Потеря столицы означала бы, что впервые в истории современного мира власть над целой страной перейдет в руки движения, официально связанного с «Аль-Каидой».
Это изменит геополитику региона. Соседние государства — Нигер, Буркина-Фасо, Гвинея — уже частично захвачены тем же идеологическим вирусом. В совокупности эти территории образуют пояс, где исламизм становится формой социального протеста и политической альтернативой деградирующим режимам.
Если Бамако падет, на южной границе Сахары появится новый Афганистан — но без гор и без баз НАТО, где единственной логикой власти будет Коран, автомат Калашникова и золото, добываемое на экспорт.
Так рождается новый тип государственности XXI века — теократическая диктатура на обломках постколониального мира.
Историко-политический фон: от антиколониальных идеалов к зоне стратегического вакуума
Независимость государств Сахеля в 1960-е годы не принесла институциональной зрелости. Элиты, опиравшиеся на этнические и региональные лояльности, создали псевдогосударства с хронически слабой легитимностью. Экономическая структура осталась колониальной: сырьевая зависимость, отсутствие индустриализации, высокая демографическая нагрузка.
Распад Ливии в 2011 году стал катализатором: тысячи вооруженных бойцов и десятки тысяч единиц оружия потекли на юг, оживив старые конфликты, прежде всего в Мали, где туареги вновь подняли знамя автономии Азавада. Но быстро вмешались джихадистские группировки — AQIM, MUJAO, Ansar Dine. Так идеал племенного самоуправления был поглощен идеологией глобального джихада.
Вмешательство Франции — операции Serval (2013) и Barkhane (2014–2022) — дало краткосрочный эффект, но стратегически провалилось. Международное сообщество построило систему внешней опеки, а не суверенной устойчивости. В результате три ключевые зоны — Липтако-Гурма, озеро Чад и границы Нигера — стали пространствами без государства.
Механизм коллапса: когда контртерроризм порождает терроризм
Современная модель борьбы с экстремизмом в Африке стала зеркальным повторением ошибок Афганистана. Локальные военные элиты, опираясь на иностранную поддержку, постепенно утратили легитимность. Когда международные силы ушли, они остались один на один с обществом, которому предлагали лишь репрессии.
После ухода французов и сворачивания миссии ООН (MINUSMA) в 2023 году власть в Мали де-факто перешла в руки военных и российских наемников группы «Вагнер». В марте 2022 года произошла резня в Мура, где погибли более 300 мирных жителей. Этот эпизод стал поворотным — местное население окончательно отвернулось от власти.
Экономика Мали, где 75 % населения живет менее чем на 2 доллара в день, разрушена блокадой и санкциями. Исламисты взяли под контроль торговлю топливом и продовольствием, фактически управляя логистикой северных и центральных регионов. Их стратегия — «война на истощение»: подрывать поставки, провоцировать гуманитарный коллапс и представлять себя единственной структурой, обеспечивающей порядок и справедливость.
Так джихадизм перешел из стадии мобильного терроризма в стадию квазигосударственности. JNIM, аффилированная с «Аль-Каидой», создала параллельную систему управления, налогов и судов шариата на большей части Центрального Мали.
Геополитическое измерение: Сахель как арена нового мирового соперничества
Сахель — это не просто географическая полоса между Сахарой и саванной. Это узловая точка современного передела мира. Регион тянется от Атлантики до Красного моря, охватывая Мавританию, Мали, Нигер, Буркина-Фасо, Чад и Судан. На карте это — полоска пыли и песка. В геополитике — эпицентр нового мирового конфликта за ресурсы, маршруты и умы.
После провала западных миссий — в первую очередь операции Barkhane и миссии ООН MINUSMA, официально завершённой в 2023 году, — влияние Франции и ЕС в регионе рухнуло. Париж потерял не только военные базы в Гао, Тимбукту и Ниамее, но и контроль над поставками урана из Нигера, обеспечивавшего около 15% потребностей французской атомной энергетики.
Отказ властей Нигера от сотрудничества с французской компанией Orano (бывшая Areva) стал символом конца неоколониальной эпохи в Сахеле. На улицах Ниамея сожгли французские флаги, а лозунг «France dégage!» стал политическим манифестом новой элиты — военных, пришедших к власти под лозунгом «суверенитета».
Россия использовала этот вакуум с хирургической точностью. Через структуру «Вагнера», позже переоформленную в Африканский корпус Минобороны РФ, Москва закрепилась в Мали, Центральноафриканской Республике и Буркина-Фасо.
Механизм прост: безопасность в обмен на ресурсы. В Мали российские наёмники обеспечивают охрану золотых рудников Morila и Syama, а в ЦАР контролируют добычу алмазов и урана. По данным ООН, с 2021 года доля экспорта золота из Мали в ОАЭ и Россию выросла более чем на 60%.
В Нигере Москва активно ведёт переговоры о поставках вооружений и обучении местных военных, предлагая «пакет безопасности», включающий ПВО, беспилотники и инструкторов.
Российская риторика строится на идее «суверенной безопасности» — концепции, противопоставляющей западной модели демократии право государства защищать себя без внешнего диктата. Это мощно резонирует с элитами, которые видят в Москве не колонизатора, а партнёра по борьбе с западным вмешательством.
Пекин действует по своей логике — тише, но системнее. Через Инициативу «Пояс и путь» Китай инвестировал более 60 млрд долларов в Африку за последнее десятилетие. В Сахеле ключевые направления — дороги, железные линии, агросектор и солнечная энергетика.
В Мали китайская компания Sinohydro построила ГЭС в Гурубе, в Нигере — инфраструктуру для добычи урана в Азелике. В Чаде Пекин контролирует нефтеперерабатывающий завод в Джамене.
Китай избегает участия в политике и переворотах, предпочитая экономическую долговую зависимость. Страны Сахеля должны Китаю около 13 млрд долларов — сумма, которая делает их зависимыми без выстрела. Взамен — дороги, порты и цифровая инфраструктура под контролем Huawei и ZTE.
Турция в последние годы стала неожиданным игроком Сахеля. После успеха в Сомали (военная база Camp TURKSOM) и вмешательства в Ливии, Анкара рассматривает регион как южное продолжение своей афро-азиатской доктрины.
Через агентство TIKA, фонд Diyanet и гуманитарные миссии Турция продвигает «ислам солидарности» — мягкую форму неоосманского влияния.
В Нигере Турция открыла военное представительство и активно обучает офицеров, в Чаде — работает над проектами водоснабжения и здравоохранения.
Особое направление — дроновая дипломатия: экспорт Bayraktar TB2 и создание центров обслуживания беспилотников. Для местных режимов это не просто техника, а символ независимости от Запада.
Анкара играет на поле, где исламская идентичность становится альтернативой западной демократии. В глазах африканских военных и молодежи Эрдоган — не диктатор, а «лидер, не боящийся Америки».
Сочетание трёх стратегий создаёт новую ось влияния, где каждая держава использует свои инструменты:
Россия — силовые и военные;
Китай — экономические и институциональные;
Турция — культурно-религиозные и гуманитарные.
Эта триада формирует альтернативу Западу, где вместо «демократического транзита» продвигается идея «суверенного развития» — право стран идти собственным путем без внешнего давления.
Запад в Сахеле столкнулся не просто с потерей позиций, а с кризисом легитимности. После череды переворотов — Мали (2020, 2021), Буркина-Фасо (2022), Нигер (2023) — лозунги о «демократическом транзите» звучат как пустая риторика.
ЕС пытается компенсировать провал гуманитарными программами, но доверие подорвано. Даже страны, формально лояльные Парижу, как Сенегал и Кот-д’Ивуар, начали искать новые векторы взаимодействия с Анкарой и Пекином.
В вакууме, который оставил Запад, формируется новая африканская реальность — многополярная, прагматичная и эмоционально антивестернизированная. Сахель превратился в лабораторию XXI века, где решается вопрос: может ли глобальный Юг жить без Запада — и кто станет его новым центром притяжения.
Региональные последствия: гуманитарная и миграционная спираль
За десять лет конфликтов вынуждено перемещены более 5,4 млн человек.
Температура в Сахеле растет в 1,5 раза быстрее среднемировой, что уничтожает традиционные формы хозяйства. Сочетание климатического шока и военного хаоса делает регион крупнейшим источником потенциальной миграции на север.
Если в 2015 году на Европу обрушилась волна беженцев из Сирии, то в 2025-2030 годах кризис Сахеля может вызвать «вторую миграционную дугу», в разы масштабнее. ООН уже прогнозирует, что к 2035 году до 30 млн человек могут покинуть регион из-за конфликтов и климатических бедствий.
Прецедент государственного джихада
Главный риск заключается не в отдельных террористических атаках, а в институционализации экстремизма.
Мали может стать первым примером, где исламисты не просто удерживают территорию, а формируют систему управления, признаваемую частью местного населения. Это превращает терроризм из временного вызова в системное состояние.
Исторический прецедент — Афганистан 1996 года, но Мали сложнее: здесь более этнически дробное общество, и легитимация власти исламистов строится на социальном контракте — безопасность взамен на справедливость. Для бедных деревень шариатский суд оказывается честнее, чем коррумпированный офицер из столицы.
Если падет Бамако, новый режим будет не «классическим халифатом», а гибридом — квазигосударством с джихадистской идеологией и прагматической экономикой. Его существование станет вызовом не только Африке, но и всей системе международного права, основанной на Вестфальской модели суверенитета.
Международные последствия и сценарии
- Региональный сценарий — цепная реакция: усиление JNIM и ISGS в Нигере и Буркина-Фасо, падение южных границ Алжира, рост контрабанды через Мавританию.
- Глобальный сценарий — создание транзитного пояса между Сахарой и Ближним Востоком: объединение маршрутов логистики, наркотрафика и нелегальной миграции.
- Европейский сценарий — усиление правых партий из-за страха перед новой миграционной волной, радикализация политического дискурса в ЕС.
- Азиатский сценарий — втягивание Китая в операции по защите своих инвестиций и создание новых форм африканского неоколониализма.
Возможные решения и рекомендации
- Переформатирование международного участия — не через военные миссии, а через локальные партнерства, ориентированные на восстановление экономики и управления.
- Создание единого Сахельского фонда развития под эгидой ООН, МВФ и Африканского банка, увязывающего гуманитарные и климатические программы с вопросами безопасности.
- Вовлечение Турции, Азербайджана и стран Залива как нейтральных посредников с исламской легитимностью, способных строить доверие с местным населением.
- Технологическая безопасность — мониторинг через спутниковые и дроновые платформы для раннего выявления передвижений вооруженных группировок.
- Реформа ООН-овских миссий — переход от миротворчества к «миростроительству» (peace-building), где главное — устойчивость институтов, а не временный контроль над территориями.
Сахель как зеркало XXI века
Кризис в Мали — это не крах одного государства, а предвестие нового типа мировой нестабильности. На смену старым войнам приходят «анархии с инфраструктурой» — зоны, где государство исчезает, но порядок остается, пусть и нелегитимный.
Для международного сообщества Сахель — лаборатория будущего, где решается вопрос: способна ли глобальная система справиться с коллапсом государственности, не прибегая к неоколониализму и не порождая новые формы насилия.
Если мир проиграет Мали, он рискует проиграть идею международного порядка как такового.