В мировой политике есть символы, которые не нуждаются в объяснении. Берлинская стена, атомная бомба, доллар, Суэцкий канал — все они обозначали эпохальные сдвиги в устройстве международного порядка. В начале XXI века к этому ряду добавился ещё один, на первый взгляд парадоксальный символ — тюрьма. Она больше не является лишь элементом внутренней системы правосудия. Тюрьма становится инструментом глобальной стратегии, рычагом международного давления, пространством, где государство может действовать за пределами привычного правового поля.
Этот сдвиг происходит не на теоретических конференциях, а в самой гуще реальной политики. Он оформляется в союзе между Вашингтоном и Сан-Сальвадором — между США под руководством Дональда Трампа и маленькой центральноамериканской страной, которую ещё недавно знали лишь по хроникам гражданской войны и марас. Президент Сальвадора Найиб Букеле предложил США сделку, которая на первый взгляд выглядит как сугубо миграционная мера: принимать депортированных из Америки мигрантов и размещать их в гигантской тюрьме CECOT за плату. Но за этой схемой скрывается гораздо большее.
Сальвадор превращается в первый международный тюремный хаб — экстерриториальную пенитенциарную зону, где пересекаются вопросы миграции, безопасности, международного права, экономики и идеологии. Это не просто реакция на поток нелегальных мигрантов или всплеск преступности. Это попытка построить новую глобальную архитектуру контроля, где суверенитет, границы и права человека будут играть совсем иную роль, чем в эпоху либерального порядка после 1945 года.
Именно этот процесс — превращение тюрьмы из инструмента внутреннего наказания в механизм глобального управления — и является главным предметом нашего анализа. Сальвадор сегодня — это не «исключение», а «прототип», за которым завтра могут последовать другие страны. И потому вопрос, который стоит перед исследователями и политиками, звучит так:
Создаёт ли альянс Трампа и Букеле новую модель мирового порядка — и чем обернётся превращение Сальвадора в международный тюремный хаб для будущего международного права и глобальной миграционной системы?
От Гуантанамо до CECOT: тюрьма вне закона как политическая технология
Чтобы понять глубину происходящего, необходимо выйти за рамки конкретной истории с венесуэльскими мигрантами и вспомнить, что идея «экстерриториальной тюрьмы» не нова. Впервые она оформилась в XXI веке в американской военно-политической практике после 11 сентября 2001 года, когда Вашингтон создал на базе Гуантанамо на Кубе особую зону, где задержанные не имели статуса ни военнопленных, ни гражданских лиц. Это пространство существовало вне юрисдикции американского суда, вне рамок Женевских конвенций и привычных правовых процедур.
Гуантанамо стало не просто лагерем для подозреваемых в терроризме — оно стало экспериментом по созданию юридического лимбо, в котором государство действует без ограничений, ссылаясь на чрезвычайность угрозы. И хотя практика Гуантанамо вызвала шквал критики и стала символом кризиса международного права, она показала, что в эпоху транснациональных вызовов государство ищет новые формы контроля, не вписывающиеся в старые рамки.
CECOT — гигантская тюрьма в Сальвадоре, открытая в 2023 году, — это прямой наследник этой логики, только теперь в гражданском, а не военном контексте. Если Гуантанамо создавалось для «внешних врагов» в эпоху глобальной войны с терроризмом, то CECOT проектируется как механизм управления «внутренними угрозами», трансформированными в глобальный феномен — нелегальной миграцией, организованной преступностью, транснациональными бандами.
И ключевая новизна заключается в том, что в CECOT оказываются не только приговорённые преступники, но и те, чья вина никогда не была доказана судом. Более 75% депортированных венесуэльцев не имели судимостей в США, а значительная часть из них обвинена на основании татуировок, манеры одеваться или постов в социальных сетях. Это уже не классическая уголовная политика — это новая форма превентивного заключения, где государство оперирует не фактами, а подозрениями, и где критерии вины радикально размыты.
Сальвадор как лаборатория пенитенциарной геополитики
Сальвадор — крошечная страна Центральной Америки с населением около 6,5 миллиона человек. Ещё десять лет назад она считалась одним из самых опасных государств мира: уровень убийств в 2015 году достигал 103 на 100 тысяч человек, а вооружённые банды — марас — контролировали целые районы. Государство практически утратило монополию на насилие.
Приход к власти Найиба Букеле в 2019 году стал водоразделом. Молодой президент провёл беспрецедентную кампанию по уничтожению банд: ввёл чрезвычайное положение, отменил базовые гарантии прав задержанных, массово сажал людей в тюрьмы. За пять лет уровень убийств сократился более чем в 19 раз — до 1,9 на 100 тысяч жителей. Но ценой этого успеха стало то, что Сальвадор превратился в страну-тюрьму, где за решёткой оказалось более 2,6% взрослого населения — абсолютный мировой рекорд.
CECOT стал символом этой новой реальности. Построенный как «Центр содержания террористов», он рассчитан на 40 тысяч заключённых и представляет собой государство в государстве, где нет адвокатов, нет визитов родственников, нет прогулок и нет ночи — свет не выключается никогда. Сюда помещают не только членов банд MS-13 и Barrio-18, но теперь и мигрантов, депортированных из США.
Дональд Трамп и Найиб Букеле открыто демонстрируют политическое родство. «Говорят, мы посадили тысячи, а я говорю — мы освободили миллионы», — заявил Букеле в Вашингтоне. «Думаете, я тоже могу использовать это?» — с улыбкой ответил Трамп. Эта реплика — не просто шутка. Она отражает суть новой эпохи: массовое лишение свободы преподносится как освобождение общества, а пенитенциарная система становится экспортным инструментом внешней политики.
Сальвадор здесь — не клиент, а партнёр США. За каждого депортированного мигранта Вашингтон платит Сан-Сальвадору $20 тысяч в год. Это создаёт новую модель взаимодействия: вместо строительства собственных центров содержания США фактически арендуют пенитенциарные мощности других государств. Если раньше Америка выносила за границы фабрики, теперь она выносит тюрьмы.
Миграция как новая форма войны
Чтобы понять логику Трампа, необходимо осознать: в его политическом мировоззрении миграция — это не гуманитарная проблема, а форма войны. Она разрушает внутреннюю стабильность, меняет демографию, усиливает преступность, подрывает идентичность. А если это война, то и методы должны быть военными: депортация, интернирование, изоляция.
За последние десять лет в США резко выросло число выходцев из Венесуэлы: по данным Бюро переписи населения, их более 900 тысяч. С 2018 года именно венесуэльцы чаще всего просят убежища в США. Среди них, по утверждениям американских властей, — члены одной из самых опасных банд Западного полушария «Трен де Арагуа», которую Вашингтон включил в список террористических организаций.
Но в реальности доказать принадлежность к этой группировке крайне сложно. И здесь возникает ключевой момент: в миграционной политике администрации Трампа юридическая презумпция невиновности замещается презумпцией опасности. Неважно, доказана ли вина — важно, что человек может быть связан с бандой. Именно это оправдывает его депортацию и заключение.
Такой подход переносит миграционную политику в пространство превентивной безопасности, близкой к концепциям «войны с терроризмом». Если потенциальный террорист может быть задержан до совершения преступления, то почему не может быть заключён потенциальный гангстер? Это и есть фундаментальная трансформация, которая делает миграцию не вопросом права, а вопросом безопасности.
Новый мировой порядок контроля: от границ к тюрьмам
Сальвадорский кейс показывает, что мировая миграционная архитектура меняется радикально. Если в эпоху глобализации 1990-х — 2000-х государствам приходилось балансировать между экономическими интересами и гуманитарными обязательствами, то теперь на первый план выходят инструменты жёсткого контроля и изоляции.
Границы становятся более проницаемыми для капитала и технологий — и более непроницаемыми для людей. Но контроль над границей больше не ограничивается самим её пространством. Он переносится вглубь — в тюрьмы, лагеря, центры содержания. Там формируется новый тип пространства: юридически неопределённого, физически закрытого и политически управляемого.
CECOT — это уже не просто тюрьма. Это «узел» в формирующейся сети пенитенциарных зон, которые могут располагаться за пределами страны, финансироваться иностранным государством и действовать вне его юрисдикции. Если модель Сальвадора окажется успешной, за ней могут последовать другие государства Центральной Америки, Африки, Юго-Восточной Азии. Уже сегодня звучат предложения создать подобные хабы в Гондурасе, Гватемале и Эквадоре.
Таким образом, мы стоим на пороге новой глобальной системы, где экстерриториальные тюрьмы станут не исключением, а нормой. И в этой системе ключевыми игроками будут не только суды и законы, но и правительства, которые смогут предложить себя в качестве «арендодателей» для чужих заключённых.
Когда в марте 2025 года Дональд Трамп и Найиб Букеле обменялись в Белом доме репликами о тысячах посаженных и миллионах «освобожденных», они не просто демонстрировали политическую близость. Они артикулировали рождение новой политической реальности, в которой тюрьма становится не внутренним институтом, а инструментом глобального управления. В этой реальности заключенный — это больше не только преступник, а товар, элемент сделки, переменная в международной политике. Сальвадор сегодня — это не просто страна, посадившая за решетку 2,6% своего взрослого населения, это — узловая точка на карте формирующейся «пенитенциарной глобализации».
Экономическая логика этого процесса проста и прагматична. Массовая депортация нелегальных мигрантов из США всегда сталкивалась с двумя главными ограничениями: стоимостью и инфраструктурой. Содержание одного заключенного в американской федеральной тюрьме обходится бюджету в среднем в 42 тысячи долларов в год, при этом места в учреждениях переполнены, а строительство новых вызывает сопротивление местных сообществ и экологические протесты. Сальвадор предлагает решение: 20 тысяч долларов в год за место в CECOT, построенном без оглядки на либеральные стандарты и политкорректность. Экономия вдвое при полном отсутствии внутреннего политического риска. Эта логика может стать заразительной: если США найдут в Сальвадоре способ избавиться от десятков тысяч нежелательных мигрантов и преступников, почему бы не заключить аналогичные соглашения с Гватемалой, Гондурасом, Парагваем или Эквадором?
На этом фоне появляется то, что можно назвать «рынком заключенных» — новым видом транснационального бизнеса, где страны глобального Юга предоставляют свои тюремные мощности в аренду странам глобального Севера. Это не фантазия: по данным Всемирного банка, в мире сейчас насчитывается около 11,5 миллиона заключенных, из них почти 2 миллиона — в США. Пенитенциарная система США ежегодно обходится налогоплательщикам более чем в 80 миллиардов долларов. Снижение этой нагрузки за счет «аутсорсинга тюрем» может стать привлекательным для политиков, ориентированных на сокращение расходов и усиление внутреннего контроля. И если сегодня речь идет о нескольких сотнях венесуэльцев, завтра речь может пойти о десятках тысяч депортированных, отправленных в Сальвадор или иные «пенитенциарные офшоры».
Но экономикой это не ограничивается. Новый феномен экстерриториальных тюрем подрывает саму основу послевоенного международного правопорядка, построенного на универсальности прав человека и верховенстве права. В классической системе международного права государство отвечает за соблюдение прав тех, кого оно задерживает или депортирует. Однако, передавая их под юрисдикцию другого государства, оно фактически выводит их из зоны действия собственных обязательств. Это создает уникальную «юридическую серую зону», где ответственность размазывается, а нарушений, как бы, «никто не совершает».
В случае с CECOT это особенно очевидно. Американские власти утверждают, что депортированные венесуэльцы — члены террористической организации «Трен де Арагуа». Но доказательства их вины не представлены, судов не было, а критерии причастности зачастую сводятся к наличию татуировок или определенной манеры поведения. Тем не менее после депортации они оказываются в тюрьме с пожизненным режимом, без доступа к адвокатам и праву на обжалование. С точки зрения международного права это прямое нарушение как Международного пакта о гражданских и политических правах, так и Конвенции против пыток. Но кто за это отвечает? США утверждают, что больше не несут ответственности, поскольку депортированные покинули их территорию. Сальвадор заявляет, что действует в рамках своего законодательства. В результате возникает «правовой лимбо», в котором человек может быть заключен пожизненно без суда и следствия — и никто за это не ответит.
Именно этот юридический вакуум превращает CECOT в опасный прецедент. Если практика передачи заключенных в страны с более мягкими стандартами правосудия станет нормой, это может полностью изменить баланс между государством и индивидуумом в глобальной системе. Уже сегодня в экспертной среде обсуждается возможность создания «пенитенциарных зон» под управлением частных компаний, а также заключения двусторонних соглашений между странами о содержании иностранных граждан. Всё это грозит тем, что понятие суверенитета будет использоваться как инструмент обхода международного права, а права человека — как условная категория, зависящая от политической воли государств.
Не менее важен и геополитический аспект. В основе альянса Трампа и Букеле лежит не только прагматика, но и идеология. Оба лидера позиционируют себя как противников либерального глобализма, сторонников «жесткой руки» и традиционных ценностей. Их сотрудничество — это манифест новой правой волны, которая стремится переопределить саму природу государственной власти. В этой логике права человека и международные институты рассматриваются не как универсальные ценности, а как инструменты давления, навязанные элитами глобального Севера. Превращая Сальвадор в «тюремный хаб», Трамп и Букеле демонстрируют, что альтернативный порядок возможен: порядок, где государство снова становится абсолютным сувереном, а безопасность общества превалирует над правами индивидуума.
Геополитическая значимость этого проекта выходит далеко за пределы Центральной Америки. Во-первых, он усиливает позиции США в регионе, где их влияние в последние годы ослабевало на фоне роста активности Китая и России. Сальвадор превращается в ключевого партнера Вашингтона в сфере безопасности и миграционной политики, а Букеле получает политическое покровительство и финансовые ресурсы. Во-вторых, проект CECOT может стать моделью для других государств, сталкивающихся с миграционным давлением. Европейские страны, обсуждающие создание лагерей для беженцев в Северной Африке, внимательно следят за сальвадорским опытом. В Брюсселе уже звучат голоса, предлагающие заключать соглашения с третьими странами, которые будут принимать мигрантов в обмен на экономическую помощь.
Но у этого проекта есть и обратная сторона. Превращение тюрем в инструмент международной политики неизбежно приведет к росту напряженности с теми странами, чьи граждане окажутся в подобных «пенитенциарных офшорах». Венесуэла уже обратилась в ООН и потребовала освобождения своих граждан, заявив, что их содержание в CECOT является незаконным. Если практика распространится, аналогичные конфликты могут вспыхнуть между странами Африки и Европы, Азии и Австралии. Возникнет новая форма дипломатических кризисов — тюремные кризисы, в которых предметом переговоров станут не территории и ресурсы, а судьбы тысяч людей, заключенных без суда и следствия.
Есть и еще один важный геополитический эффект — внутренний. Массовые депортации и передача заключенных за рубеж могут укрепить позиции популистов в США и Европе, которые строят свою риторику на борьбе с мигрантами и преступностью. Но они же могут привести к радикализации тех сообществ, которые окажутся объектом таких мер. В случае Венесуэлы речь идет о почти восьми миллионах человек, покинувших страну за последние годы. Превращение части из них в «подозреваемых без суда» может породить новую волну антииамериканских настроений и усилить влияние антизападных сил в регионе.
В долгосрочной перспективе формирующаяся пенитенциарная архитектура может стать одним из столпов нового мирового порядка. Если в XIX–XX веках контроль над территориями и морскими путями был ключом к глобальному влиянию, то в XXI веке им может стать контроль над потоками людей — мигрантов, беженцев, заключенных. Тюрьма в этом контексте перестает быть концом цепочки правосудия и превращается в её начало. Она становится не последствием преступления, а инструментом его предотвращения, не наказанием, а политикой.
Именно в этом кроется глубинная трансформация, которую символизирует союз Трампа и Букеле. Они не строят просто тюрьму — они строят новый миропорядок, в котором понятия свободы и несвободы будут определяться не только законом, но и геополитикой. Сальвадор в этой системе — не периферия, а лаборатория будущего, где государство экспериментирует с самой сутью власти. И вопрос, который стоит сегодня перед международным сообществом, звучит не в том, насколько гуманна или негуманна эта модель. Он в том, станет ли она нормой.
Если в первой четверти XXI века ключевыми темами глобальной политики были климат, цифровая революция и пандемии, то в ближайшие годы к ним добавится ещё одна — архитектура контроля над человеческими потоками. Миграция, демография, безопасность и право всё теснее переплетаются, образуя новый каркас международного порядка. И превращение Сальвадора в международный тюремный хаб — это не локальное событие, а индикатор более масштабной трансформации. Оно демонстрирует, как государства глобального Севера ищут новые формы управления рисками и угрозами, вынося самые чувствительные элементы своей политики за пределы собственных границ.
До 2030 года можно выделить три базовых сценария развития этой модели — каждый из них имеет свои риски, возможности и долгосрочные последствия.
Сценарий первый: институционализация тюремных хабов
Наиболее вероятный и логичный сценарий заключается в том, что «сальвадорская модель» будет институционализирована и масштабирована. Если проект CECOT окажется успешным — то есть позволит США резко сократить внутреннюю нагрузку на пенитенциарную систему, снизить уровень преступности и показать избирателям жёсткую миграционную политику, — подобные соглашения начнут заключаться и с другими странами. Уже сегодня эксперты ОЭСР отмечают, что около 26 стран глобального Юга обладают избыточной тюремной инфраструктурой и готовы предоставлять её в аренду. В Центральной Америке к ним относятся Гватемала, Гондурас и Никарагуа, в Южной Америке — Парагвай и Боливия, в Африке — Уганда и Руанда, в Азии — Филиппины и Камбоджа.
В рамках этого сценария возникнет новая форма международного сотрудничества — пенитенциарные соглашения, где одна страна будет передавать другой не только заключённых, но и ответственность за их содержание. Это приведёт к формированию транснациональной сети тюрем, действующих вне национальных юрисдикций и международных конвенций. Для многих стран глобального Юга это станет источником валютной выручки и политического капитала, а для стран глобального Севера — способом экспортировать политически чувствительные функции за рубеж.
Риски этого сценария очевидны: он создаёт стимулы для массовых арестов и депортаций, подрывает международные правовые стандарты и открывает путь к появлению «тюремной дипломатии», где заключённые станут предметом торга. Пример предложения Букеле обменять депортированных венесуэльцев на политзаключённых Мадуро показывает, как легко пенитенциарный инструмент превращается в политический.
Сценарий второй: фрагментация и регионализация
Менее масштабный, но всё же возможный сценарий — регионализация пенитенциарной модели. В этом случае тюремные хабы не превратятся в глобальную сеть, но будут активно использоваться в рамках отдельных регионов. США продолжат развивать сотрудничество с Сальвадором и, возможно, с другими странами Центральной Америки. Европейский союз создаст аналогичные центры в Северной Африке — в Марокко, Тунисе или Египте — для содержания нелегальных мигрантов из Сахеля и Ближнего Востока. Австралия усилит свои офшорные центры на Науру и в Папуа — Новой Гвинее, а Великобритания вернётся к идее депортации мигрантов в Руанду.
Такой сценарий менее опасен для глобального порядка, чем первый, но он закрепляет двойные стандарты международного права. ООН и региональные суды будут продолжать фиксировать нарушения, но на практике государства будут ссылаться на собственные суверенные права. Это приведёт к росту числа юридических коллизий, конфликтов по поводу экстрадиции и статуса заключённых, а также к усилению роли двусторонних соглашений в ущерб универсальным конвенциям.
Кроме того, регионализация создаёт риск политической нестабильности в странах-хабах. Сальвадор уже столкнулся с внутренним напряжением из-за содержания тысяч иностранных мигрантов. Если масштабы возрастут, такие центры могут стать объектами атак, восстаний и инструментами давления на правительство.
Сценарий третий: сопротивление и контрреакция
Наконец, нельзя исключать сценарий, при котором рост числа экстерриториальных тюрем вызовет серьёзную международную реакцию. Уже сегодня Верховный комиссар ООН по правам человека критикует практику депортаций без суда и содержания мигрантов в условиях, приравненных к пыткам. Европейский суд по правам человека рассматривает дела, связанные с передачей заключённых в третьи страны без гарантий соблюдения их прав. Если практика CECOT распространится, давление со стороны международных институтов возрастёт.
Возможна и политическая реакция. Левые и либеральные правительства Латинской Америки, Африки и Европы могут сформировать коалицию против «пенитенциарного неоколониализма», обвиняя США и их союзников в использовании стран глобального Юга как «свалок для человеческих отходов». Это приведёт к появлению альтернативных предложений — например, к созданию международных центров под эгидой ООН или к разработке новых конвенций, регулирующих передачу заключённых.
Однако такой сценарий требует консолидации международного сообщества, которая в условиях нарастающего геополитического раскола представляется маловероятной. Скорее всего, реакция будет точечной и ограниченной, что позволит пенитенциарной архитектуре развиваться, пусть и под критикой.
Что объединяет все три сценария, так это то, что они подтверждают: новая тюремная архитектура станет одним из ключевых элементов международной политики 2025–2030 годов. Она изменит соотношение между внутренней и внешней безопасностью, трансформирует международное право и поставит под сомнение прежние представления о правах человека и суверенитете.
Для государств, институтов и бизнеса это создаёт не только риски, но и возможности. Чтобы минимизировать первые и использовать вторые, необходимы стратегические действия уже сейчас.
Рекомендации для государств:
– Необходимо разработать четкие рамки для международных пенитенциарных соглашений, включая обязательные гарантии соблюдения прав заключённых, доступ к адвокатам и механизмы международного мониторинга.
– Следует создать национальные механизмы парламентского и судебного контроля за передачей заключённых за рубеж, чтобы исключить злоупотребления и политическую инструментализацию.
– Внешнеполитическим ведомствам стоит учитывать фактор пенитенциарных соглашений в двусторонних отношениях, особенно с теми странами, где уровень прав человека вызывает сомнения.
Рекомендации для международных институтов:
– ООН и Совет Европы должны инициировать разработку новой международной конвенции о трансграничном содержании заключённых, которая установит минимальные стандарты и определит ответственность сторон.
– Международный уголовный суд и другие судебные органы должны выработать процедуры для рассмотрения дел, связанных с нарушениями прав в экстерриториальных тюрьмах.
– МВФ и Всемирный банк, финансируя пенитенциарные проекты в развивающихся странах, должны связывать их с соблюдением правовых стандартов и прозрачности.
Рекомендации для бизнеса и гражданского общества:
– Частный сектор, участвующий в строительстве и управлении тюрьмами, должен внедрять механизмы комплаенса, соответствующие международным стандартам прав человека.
– НПО и правозащитные организации должны развивать транснациональные коалиции для мониторинга экстерриториальных тюрем и продвижения прозрачности.
Мир, который вырастает из союза Трампа и Букеле, будет миром, где тюрьма перестанет быть внутренним делом государства и превратится в элемент глобальной архитектуры власти. В этом мире заключённые будут пересекать границы так же легко, как капиталы и данные. В этом мире суверенитет будет использоваться не только для защиты своих граждан, но и для содержания чужих. И в этом мире права человека будут не столько гарантией, сколько предметом переговоров.
Главный вопрос заключается не в том, можно ли остановить этот процесс. История показывает, что технологии контроля, однажды появившись, не исчезают. Вопрос в том, сумеет ли международное сообщество создать рамки, которые превратят этот новый инструмент из угрозы в ресурс. От ответа на него будет зависеть облик глобального порядка в середине XXI века.