Парламентские выборы 2025 года в Ираке существенно изменили расклад сил в стране, обозначив тенденции, способные повлиять на будущее иракской политики и баланс влияния внешних игроков. Эти выборы – шестые с момента свержения Саддама Хусейна в 2003-го, – привлекли заметно больше избирателей, чем предыдущие, и принесли победу коалиции действующего премьер-министра Мухаммеда Шиа ас-Судани. Однако, несмотря на успех блока ас-Судани, отсутствие явного парламентского большинства означает, что впереди Ирак ожидают длительные и сложные переговоры по формированию правительства. Еще более важны качественные изменения: в новый состав парламента вошло беспрецедентно большое число представителей проиранских сил, что вызывает обеспокоенность наблюдателей относительно суверенитета Ирака и риска усиления внешнего вмешательства. Ниже представлен детальный анализ результатов выборов, распределения политических сил и возможных последствий для страны.
Итоги парламентских выборов 2025 года
Согласно официальным данным Независимой высшей избирательной комиссии, на парламентских выборах 11 ноября 2025 года первое место заняла избирательная коалиция «Созидание и развитие» во главе с премьер-министром Мухаммедом Шиа ас-Судани. Этот альянс шиитских политических сил получил около 1,3 миллиона голосов, на 370 тысяч больше, чем ближайший конкурент. Данный результат обеспечил блоку ас-Судани наиболее крупную фракцию в новом составе Совета представителей (по предварительным данным – 46 мандатов из 329). Сам премьер-министр расценил итог голосования как успех: явка избирателей достигла 56,1%, тогда как на прошлых выборах в 2021 году она едва превысила 40%. Ас-Судани заявил, что высокая явка стала «очевидным свидетельством успеха» и признаком того, что доверие граждан к политической системе постепенно восстанавливается.
На втором месте по количеству голосов оказалась Демократическая партия Курдистана (ДПК) во главе с Масудом Барзани, опирающаяся на поддержку курдского населения. ДПК получила свыше 1 миллиона голосов избирателей, что предварительно соответствует примерно 26 мандатам в парламенте. Третью позицию занял суннитский блок «Прогресс» (Такаддум) под руководством бывшего спикера парламента Мухаммеда аль-Халбуси – за него проголосовало около 945 тысяч граждан (ориентировочно 28 мест). Таким образом, три крупнейшие фракции представляют соответственно шиитское, курдское и суннитское сообщества страны.
Следом за лидерами расположились другие влиятельные силы. Шиитский «Координационный Рамочный альянс» (неофициальное объединение проиранских шиитских партий, сформировавшееся вокруг прежних оппозиционеров Муктады ас-Садра) на этих выборах был представлен несколькими списками. В их числе блок «Государство закона» бывшего премьер-министра Нури аль-Малики (ориентировочно 27–28 мандатов) и блок «Ас-Садикун» (политическое крыло движения «Асаиб Ахль аль-Хак» во главе с Кайсом аль-Хазали) – около 27 мандатов. Еще одна часть шиитского истеблишмента – альянс «Национальные силы государства» под руководством Аммара аль-Хакима (при поддержке бывшего премьера Хайдера аль-Абади) – по предварительным данным получил порядка 15–19 мест. Важным результатом для проиранского лагеря стало успешное выступление ряда кандидатов, напрямую связанных с шиитскими вооруженными формированиями: организация «Бадр» Хади аль-Амири получила 18 мандатов, политическое крыло группировки «Катаиб Хизбалла» (движение «Хакук») – 6 мест, союзники из бригады «Имам Али» – 8, а формирование «Сайид аш-Шухада» – 4 места. Даже христианская партия «Бабилон» Райана аль-Келдани, тесно связанная с проиранскими силами, сумела провести 2 депутата.
Среди курдских партий убедительную победу в Курдистанском автономном регионе одержала уже упомянутая ДПК Масуда Барзани, значительно опередив своего традиционного соперника – Патриотический союз Курдистана (ПСК) семьи Талабани. ПСК, который наблюдатели также относят к лагерю, лояльному Тегерану, в общенациональном итоге получил порядка 15 мест, почти вдвое меньше, чем ДПК. Что касается суннитского политического спектра, то помимо блока аль-Халбуси «Прогресс» заметное представительство сохранила коалиция «Азм» во главе с бизнесменом Хамисом аль-Ханжаром (около 15 мандатов). Кроме того, несколько суннитских кандидатов прошли в составе коалиции «Суверенитет» и других региональных списков (суммарно около десятка мест). В целом парламент Ирака по-прежнему будет отражать конфессионально-этническое многообразие страны, где 329 депутатских мест распределяются между шиитскими арабами (большинство), суннитскими арабами и курдами, а также представителями христианских, езидских, туркменских и других меньшинств (для которых предусмотрены квоты).
Сектантский фактор и неожиданные результаты
Как и ожидалось, итоги голосования во многом отразили демографическую и конфессиональную структуру Ирака. Шиитские кандидаты одержали верх в преимущественно шиитских центральных и южных губерниях; суннитские политики победили в суннитских провинциях на западе и севере; курдские партии получили большинство голосов в Курдском автономном регионе на севере страны. Эта закономерность соответствует сложившейся после 2003 года системе распределения власти по этнорелигиозному принципу, когда пост премьер-министра традиционно закреплен за шиитом, председателя парламента – за суннитом, а президента страны – за курдом.
Тем не менее, не обошлось без сюрпризов, которые свидетельствуют о нюансах политической динамики. В преимущественно суннитской провинции Ниневия (с центром в Мосуле) наибольшее число мест получила вовсе не арабо-суннитская партия, а курдская ДПК Масуда Барзани. Курды смогли мобилизовать электорат в многонациональной Ниневии, особенно в районах со значительным курдским населением (например, в округе Синджар и близлежащих территориях), обойдя местные арабские списки. Обратная по характеру неожиданность произошла в провинции Дияла на востоке страны: там проживает крупное курдское меньшинство, и начиная с 2005 года курдские кандидаты неизменно получали в Дияле несколько депутатских мандатов. Однако на этих выборах впервые за 20 лет ни один курдский представитель не сумел пройти от Диялы в парламент. Это можно объяснить как усилением конкуренции со стороны шиитских и суннитских кандидатов в данной провинции, так и снижением активности курдских избирателей вне пределов автономного региона.
Еще одним важным фактором, повлиявшим на картину результатов, стала позиция влиятельного шиитского лидера Муктады ас-Садра. Накануне голосования ас-Садр – возглавляющий массовое шиитское движение и обладавший крупнейшей фракцией в парламенте прежнего созыва – призвал своих сторонников бойкотировать выборы, назвав их «дефектными» и нечестными. Призыв Садра имел ощутимый эффект: явка в ряде преимущественно шиитских городов, считающихся его оплотами (в частности, в столице Багдаде и святом городе Наджафе), оказалась заметно ниже средней. Многие разочарованные сторонники движения ас-Садра просто не пришли на участки, что, по оценкам наблюдателей, снизило конкуренцию в шиитском лагере и сыграло на руку проиранским партиям. Фактически, отказ Муктады ас-Садра от участия устранил крупную оппозиционную силу, балансировавшую влияние прокирических группировок, и открыл им дорогу к более легкой победе во многих округах.
Формирование правительства: трудный переговорный процесс
Хотя коалиция ас-Судани получила относительное лидерство, ее доля далеко не дотягивает до абсолютного большинства. Ни одна партия или блок не контролирует самостоятельно даже близко к 165 местам, необходимым для однопартийного большинства в 329-местном парламенте. Это означает, что впереди неизбежен процесс коалиционных переговоров для формирования правящей коалиции и нового кабинета министров. В иракской политической системе, построенной на принципах разделения власти между общинами, правительства всегда являются результатом компромисса нескольких крупных группировок. Формирование правительства традиционно затягивается на многие недели или месяцы, сопровождаясь закулисными сделками и распределением должностей. После выборов 2018 года, к примеру, на утверждение нового премьера ушло почти 6 месяцев, а после выборов 2021 года страна пережила политический кризис продолжительностью в 11 месяцев перед назначением правительства.
Ожидается, что и на этот раз переговоры будут непростыми. Мухаммед Шиа ас-Судани ясно дал понять, что стремится сохранить пост премьера на второй срок. Однако наблюдатели сомневаются в его шансах, отмечая хрупкость и неоднородность самой коалиции ас-Судани. Дело в том, что блок «Созидание и развитие» представляет собой конгломерат разнородных сил: помимо ближайших соратников самого ас-Судани (его партия «Аль-Фуратайн»), туда вошли перебежчики из других шиитских партий, несколько независимых депутатов предыдущего созыва, а также влиятельные региональные лидеры – например, Фалех аль-Файяд (глава проправительственных Сил народной мобилизации, Хашд аш-Шааби) и ряд племенных шейхов. Эти союзники примкнули к премьеру на волне его текущего влияния и ресурсов власти, но их лояльность носит во многом условный, ситуативный характер. Многие из них могут покинуть коалицию ас-Судани, если получат более выгодные предложения от соперничающих шиитских блоков в ходе коалиционных торгов – например, гарантии постов в новом правительстве или другие политические дивиденды.
Кроме того, сами конкуренты ас-Судани по шиитскому лагерю недвусмысленно дают понять, что не собираются автоматически соглашаться на его переназначение даже при наличии у него наибольшей фракции. В рамках негласной договоренности («мухасаса»), существующей с 2003 года, пост премьер-министра считается квотой всей шиитской общины, и кандидатуру премьера утверждают консенсусом ведущие шиитские партии. Лидеры двух крупных шиитских формаций – Нури аль-Малики (блок «Государство закона») и Кайс аль-Хазали (блок «Ас-Садикун») – уже публично заявили, что количество набранных мест не гарантирует никому право единолично занять премьерский пост. «Премьер-министр – это лишь управленец, который должен следовать решениям шиитского координационного союза», – отметил аль-Хазали, подчеркивая, что глава правительства не должен действовать самостоятельно вне рамок общего согласия шиитских сил. Такие заявления отражают настороженность старых партийных элит по отношению к усилившемуся ас-Судани: они рассматривают его как своего ставленника, который неожиданно обрел собственную политическую базу и амбиции, и теперь стремятся вернуть контроль над процессом назначения премьера.
Таким образом, чтобы сохранить пост, ас-Судани придется одновременно удержать в единстве свою пеструю коалицию и договориться с конкурентами, особенно с аль-Малики и аль-Хазали, которые настроены против его второго срока. Ему, вероятно, понадобится заручиться поддержкой курдских и суннитских партнеров: ДПК Барзани уже выразила осторожную готовность сотрудничать с ас-Судани, если будут соблюдены интересы Курдистана (включая распределение ключевых постов и бюджетных трансфертов региону). Суннитские политики аль-Халбуси и аль-Ханжар также могут поддержать кандидатуру ас-Судани в обмен на влияние в новом правительстве (например, сохранение за суннитами поста спикера парламента, контролируемого ранее самим аль-Халбуси). Тем не менее, даже собрав такую коалицию, ас-Судани столкнется с сопротивлением части шиитского истеблишмента. Нельзя исключать сценарий, при котором проиранские силы выставят альтернативного кандидата в премьеры, приемлемого для них. В 2022 году похожая ситуация уже была: тогда Муктада ас-Садр, победив на выборах-2021, не смог провести своего выдвиженца на пост главы правительства из-за сопротивления соперников-шиитов, что привело к затяжному кризису и его выходу из политики. Сейчас роль ас-Садра как балансира отсутствует, и шиитские партии внутри бывшей «Координационной структуры» могут постараться предложить своего премьера, более лояльного Тегерану, если им не удастся договориться с ас-Судани на своих условиях.
Усиление проиранских сил и расклад сил в парламенте
Результаты выборов 2025 года ярко продемонстрировали рост влияния проиранского лагеря в иракской политике. По оценкам аналитиков, совокупный итог партий и блоков, так или иначе связанных с Тегераном либо не выступающих против его доминирования, оказался подавляющим – порядка 200 из 329 депутатских мандатов. Это означает, что две трети нового парламента так или иначе ориентированы на сохранение тесных связей с Ираном, либо прямо подконтрольны проиранским лидерам. Формируется самый мощный за последние два десятилетия проиранский блок, что фактически беспрецедентно со времени падения режима Баас в 2003 году.
В этот проиранский лагерь входят прежде всего перечисленные выше шиитские движения, многие из которых имеют собственные вооруженные формирования или тесные связи с Корпусом стражей исламской революции Ирана. «Асаиб Ахль аль-Хак» (получившая 27 мест) и «Бадр» (18 мест) – это ключевые компоненты шиитских военизированных Сил народной мобилизации (Хашд аш-Шааби), которые сыграли большую роль в войне против ИГИЛ, но ныне признаются США и рядом стран как парамилитарные структуры под эгидой Ирана. «Катаиб Хизбалла», бригады «Имама Али» и «Сайид аш-Шухада» – все эти формирования, ранее действовавшие как ополчения, теперь имеют своих политических представителей в парламенте (в сумме более 15 депутатов). Также внушительное представительство получили традиционные проиранские партии: список Нури аль-Малики (бывшего премьера, известного близостью к Тегерану) завоевал около 27–28 мест, партия Аммара аль-Хакима – порядка 15 мандатов.
Даже вне шиитского сектора иранское влияние прослеживается в курдском и суннитском сегментах. Как уже отмечалось, Патриотический союз Курдистана (ПСК), контролируемый семьей Талабани, исторически поддерживает рабочие отношения с Ираном – в новом парламенте ПСК имеет около 15 депутатов и, вероятно, примкнет к коалициям, устраивающим Тегеран. Что касается суннитов, то их крупнейшие объединения в нынешних условиях тоже вряд ли станут противодействовать проиранским силам. Блок «Прогресс» Мухаммеда аль-Халбуси и коалиция «Азм» Хамиса аль-Ханжара суммарно располагают примерно 40–45 мандатами, однако не рассматриваются аналитиками как самостоятельная сила, способная пойти наперекор доминирующему влиянию Ирана в Багдаде. Характерно, что сам аль-Халбуси в 2022–2023 годах пережил острый конфликт: будучи спикером, он пытался занять относительно независимую позицию и даже высказывал осторожные критические намеки в адрес проиранских милиций, за что подвергся давлению. В ноябре 2023 года Верховный суд Ирака отстранил Мухаммеда аль-Халбуси от должности спикера, и наблюдатели связывали это решение с настойчивостью проиранского лагеря, недовольного его самостоятельностью. Вернуться в политику аль-Халбуси смог лишь подтвердив лояльность основному курсу, подразумевающему отказ от открытой антииранской риторики. С тех пор суннитские лидеры действуют осторожно и, скорее, стараются встроиться в складывающуюся конфигурацию, чем бросать ей вызов.
В результате анти-иранский лагерь оказался в явном меньшинстве. По оценкам, силы, выступающие против полного контроля Тегерана над Ираком, суммарно располагают лишь около 100 мандатами. К ним можно отнести прежде всего сам блок премьера Мухаммеда ас-Судани (ориентированный на баланс между Ираном, Западом и соседями), курдскую Демократическую партию Курдистана Масуда Барзани (традиционно более прозападную и про-турецкую по ориентации), а также суннитскую коалицию «Суверенитет» и несколько мелких светских партий. Однако разрозненность этих игроков и их меньшая численность делают их возможности по сдерживанию проиранской гегемонии весьма ограниченными. Впервые за 20 лет проиранские силы получают столь доминирующее положение в законодательном органе Ирака, чему во многом поспособствовал упомянутый бойкот выборов со стороны Муктады ас-Садра. В 2021 году блок Садра еще противостоял «Координационному комитету» проиранских партий на равных, но теперь его голоса перераспределились в пользу конкурентов.
Многие эксперты в самом Ираке и в регионе оценивают такие изменения как тревожный сигнал для будущего страны. Во-первых, значительная часть парламента теперь представлена не гражданскими политиками, а деятелями, тесно связанными с вооруженными группировками, что объективно ослабляет институты государства и размывает принцип верховенства права. Во-вторых, реформаторские инициативы правительства Судани, которые предусматривали ограничение влияния милиций (включая планы разоружения и интеграции сил Хашд аш-Шааби в официальные силовые структуры), скорее всего, столкнутся с саботажем и обречены на провал при новом составе парламента. Иными словами, проиранское большинство сможет блокировать любые шаги, угрожающие интересам вооруженных формирований и их покровителей.
Последствия и вызовы: внутренний суверенитет под внешним давлением
Стратегические последствия сложившейся после выборов ситуации вызывают серьезную обеспокоенность у наблюдателей. Многие аналитики характеризуют произошедшее как стратегическое поражение Ирака: политическая система страны все более зависит от внешних центров силы, прежде всего от Ирана, и теряет способность самостоятельно определять курс развития. Внутриполитический баланс сместился таким образом, что суверенитет государства поставлен в зависимость от договоренностей и противостояния иностранных игроков на иракской территории.
Для Соединенных Штатов укрепление проиранского лагеря в Багдаде – серьезный вызов. Администрация США в последние годы стремилась поддерживать в Ираке умеренные силы, ставившие целью ограничить влияние проиранских милиций. Как отмечают эксперты, еще при администрации Дональда Трампа Вашингтон начал перестройку отношений с Багдадом, делая ставку на правительство Судани и подобных ему прагматиков. Американские дипломаты открыто заявляют о своей позиции: «в будущем Ирака нет места вооруженным милициям, поддерживаемым Ираном», – подчеркнул недавно специальный представитель президента США по Ираку Марк Саваян. Эту точку зрения разделяет и официальный Багдад в лице министра иностранных дел Фуада Хусейна, призвавшего шиитские партии прислушаться к предупреждениям Вашингтона. Однако реальное соотношение сил после выборов ставит под сомнение способность проамериканских фигур (таких, как сам Судани) удержаться у власти. Если Тегеран сумеет консолидировать своих союзников и навязать формирование правительства без участия Судани и с откровенно антиамериканской повесткой, США могут потерять значительную часть влияния, которую им удалось восстановить после разгрома ИГИЛ.
Опасаются подобного развития событий не только на Западе, но и многие соседи Ирака. Саудовская Аравия, Иордания и страны Персидского залива традиционно настороженно относятся к укреплению проиранских шиитских формирований в Багдаде, видя в этом угрозу региональной безопасности. Турция внимательно следит за позицией курдских партий: Анкара традиционно поддерживает Барзани и сдержанно относится к ПСК, опасаясь экспансии прокси-структур Ирана к своей границе.
Серьезной становится и перспектива военно-политической эскалации. В кулуарах международных дискуссий уже обсуждались самые жесткие сценарии. Согласно утечкам в прессе, американские и ближневосточные стратеги ранее рассматривали вариант, при котором в случае обострения конфронтации с Ираном могут быть нанесены превентивные удары по объектам Хашд аш-Шааби на территории Ирака. Пока что Вашингтон воздерживался от подобных шагов, чтобы не дестабилизировать положение премьера Судани в критический момент. Однако если новое правительство Ирака окажется откровенно проиранским и враждебно настроенным к США, политический баланс в Багдаде может окончательно разрушиться. Некоторые эксперты не исключают, что в таком случае в Вашингтоне могут дать условный «зеленый свет» для решительных действий против проиранских милиций – например, санкционировать силовые акции Израиля против баз Хашд аш-Шааби. Подобное развитие событий означало бы резкий виток напряженности и превращение Ирака в арену открытого противоборства между внешними силами, чего Багдад старался избежать со времен разгрома ИГИЛ.
Для самого иракского народа ставка нового правительства чрезвычайно высока. За годы, прошедшие после установления демократии, жители Ирака ждут от власти прежде всего решения насущных социальных и экономических проблем: восстановления инфраструктуры, создания рабочих мест, борьбы с коррупцией, улучшения образования и системы здравоохранения. Однако избирательная кампания 2025 года, по замечанию наблюдателей, практически не затрагивала конкретные программы развития – она была сконцентрирована на борьбе за влияние, посты и мандаты, а не на обсуждении реформ. Это означает, что новые лидеры, увлеченные распределением власти, могут упустить из вида ожидания общества. Если правительство будет парализовано внутренней борьбой фракций или ориентировано главным образом на внешние повестки (конфронтация США и Ирана), существует риск дальнейшего падения доверия граждан к политической системе. Напомним, почти 9 миллионов иракцев вообще не зарегистрировались для участия в выборах – многие из них, особенно молодежь, разочарованы и не верят в способность элит вывести страну из кризиса.
Заключение. Таким образом, выборы 2025 года в Ираке подвели страну к переломному моменту. С одной стороны, они продемонстрировали некоторый рост гражданской активности и желание перемен (рост явки до 56% воспринимается позитивно). С другой – принесли усиление тех сил, которые опираются не столько на поддержку населения и программы развития, сколько на внешнюю поддержку и силу оружия. Внутренний суверенитет Ирака сейчас во многом зависит от маневров внешних игроков – Тегерана, Вашингтона и их союзников. Чем глубже Иран проникает в политические дела Багдада, тем выше риск, что Ирак снова превратится в площадку для чужих войн и конфликтов. Новому руководству, каким бы оно ни было, предстоит найти хрупкий баланс – учесть интересы всех основных общин, избежать дальнейшего раскола, удержать страну от втягивания в геополитическое противостояние и постараться оправдать надежды населения на стабильность и развитие. Только в этом случае Ирак сможет преодолеть нынешние испытания и укрепить свой суверенитет в условиях сложной ближневосточной обстановки.