На наших глазах в России разворачивается беспрецедентный проект, направленный на коренную перестройку архитектуры национального интернета. Политика «суверенного Рунета» — это не просто реакция на киберугрозы или попытка контроля информационных потоков. Это стратегическая линия, стремящаяся превратить интернет из универсальной глобальной инфраструктуры в инструмент внутреннего контроля и управления. Таким образом формируется особая цифровая экосистема, отделенная от общемировой сети и ориентированная на автономное существование.
Эта трансформация имеет двойственный характер. С одной стороны, Кремль позиционирует ее как защиту от внешнего давления и кибервойн. С другой — она ведет к радикальному ограничению открытости, сокращению числа независимых информационных узлов и технологической изоляции.
Сокращение открытых цифровых ресурсов: факты и тенденции
Наиболее наглядным индикатором происходящего процесса стало стремительное сокращение числа открытых интернет-ресурсов в России. По данным международных аналитических центров, таких как ShadowServer Foundation, за короткий срок количество общедоступных серверов и устройств в стране сократилось с примерно 920 тысяч в октябре 2024 года до 270 тысяч к середине 2025 года.
Этот разрыв колоссален. Для сравнения: в США количество открытых серверов приближается к 7 миллионам, в Германии — к 1,8 миллиона, а в Китае — к 1,2 миллиона. Россия сегодня по количественным параметрам находится на уровне небольших европейских стран — Швеции или Румынии.
Речь идет не о статистической флуктуации, а о системной тенденции. Под нож попали все типы устройств: почтовые серверы, VPN-шлюзы, маршрутизаторы, системы видеонаблюдения, балансировщики нагрузки. В совокупности это свидетельствует не о естественном «старении» инфраструктуры, а о целенаправленном демонтаже открытой цифровой среды и выстраивании жестко управляемой, изолированной сетевой системы.
Политика технологической изоляции
Российская стратегия цифрового суверенитета предполагает создание внутреннего «цифрового занавеса» — аналога железного занавеса в киберпространстве. Национальные сегменты сети становятся замкнутыми, все больше ресурсов переводится на внутренние доменные зоны, а международные каналы связи подвергаются жесткому регулированию.
Это ведет к формированию так называемой «интранет-модели»: страна подключена к глобальной сети формально, но доступ к внешним ресурсам фильтруется и дозируется, а внутренняя инфраструктура существует в режиме «автономного плавания».
Идеологически этот курс преподносится как гарантия безопасности и сохранения «цифрового суверенитета». Но в действительности он усиливает цензурные механизмы, ограничивает свободу обмена информацией и создает для бизнеса и науки эффект технологического удушья.
Последствия для общества и экономики
Падение числа общедоступных ресурсов — это не сухая статистика, а прямая угроза экономическому развитию. Каждая закрытая сеть, каждый заблокированный шлюз означает снижение интеграции в мировую технологическую систему. Для науки и IT-бизнеса это равносильно обрезанным кабелям: обмен данными становится затрудненным, международные проекты — проблематичными, а инновации — тормозятся.
Для общества последствия еще серьезнее: сокращение доступа к глобальной информации формирует «цифровое гетто», где граждане оказываются предоставлены исключительно государственным источникам и локализованным сервисам. Это создает идеальные условия для информационного контроля и манипуляции общественным сознанием.
Цифровой протекторат: обязательные приложения и исчезающие звонки
Россия продолжает методично перестраивать свою цифровую экосистему, подчиняя её логике суверенного интернета. Подписанные Михаилом Мишустиным распоряжения о расширении перечня обязательных приложений для всех категорий гаджетов стали очередным шагом в этом направлении. Если ранее речь шла о формировании «скелета» национальной инфраструктуры — от дата-центров до маршрутизации трафика, — то теперь государство концентрируется на уровне пользовательского интерфейса, фактически выстраивая цифровой протекторат, в котором каждое устройство при продаже уже несет в себе набор «правильных» сервисов.
С 1 сентября 2025 года российский магазин приложений RuStore будет предустанавливаться не только на Android-устройства, но и на iPhone, iPad и гаджеты с HyperOS. Тем самым государство демонстрирует, что монополия глобальных App Store и Google Play на российском рынке будет системно размываться. Дополнительный акцент — замена VK Мессенджера на новую платформу Max, которая, по замыслу, должна стать универсальным коммуникационным ядром.
Второй этап — январь 2026 года. Здесь речь уже идет о более радикальной замене RuTube на «Единое Видео». Эта платформа должна аккумулировать функции и RuTube, и других видеосервисов, создавая единый канал для распространения контента под контролем государства. Особый случай — Huawei с HarmonyOS, где к базовому набору добавляется сразу семь новых приложений, включая Mir Pay и «Честный знак». Фактически пользователю предлагается не просто интерфейс, а целая закрытая цифровая экосистема «под ключ».
Формирование обязательных наборов приложений для каждой операционной системы делает картину прозрачной: речь идет о национализированном софтверном пакете, в котором социальные сети, платежные сервисы, карты, почта и даже развлечения стандартизированы государством.
— На Android — почти полный «цифровой комбайн» от Яндекса, Mail.ru и VK.
— На iOS — та же схема, но без Mir Pay и части социальных сетей.
— На HarmonyOS — расширенный список, фактически превращающий устройство в терминал отечественных сервисов.
— На HyperOS — пока лишь RuStore, но это только начало.
Ключевой элемент здесь — исключение альтернативы. Если пользователь получит телефон уже с предустановленными государственными и окологосударственными сервисами, вероятность того, что он будет искать зарубежные аналоги, резко снижается.
Одновременно с этим в России разворачивается другой процесс — ограничение функций глобальных мессенджеров. Уже в августе 2025 года миллионы пользователей столкнулись с тем, что голосовые и видеозвонки в Telegram и WhatsApp перестали работать. Роскомнадзор поспешил объяснить ситуацию «борьбой с телефонным мошенничеством», но эксперты подчеркивают: это лишь формальная риторика.
В реальности речь идет о том, чтобы вытеснить иностранные сервисы из сферы коммуникаций и вынудить граждан переходить на Max или встроенные решения. Ограничение звонков — это стратегический инструмент: текстовые сообщения можно контролировать, но шифрованные голосовые каналы создают «слепую зону» для спецслужб.
Комбинация этих мер — обязательная предустановка приложений и блокировка ключевых функций иностранных платформ — выстраивает полноценный цифровой занавес. Россия стремится создать среду, где информационные, финансовые и социальные взаимодействия граждан полностью протекают в отечественных сервисах, подконтрольных государству.
Если еще несколько лет назад это казалось фантастическим сценарием, то теперь он воплощается с хирургической точностью: от уровня протоколов до уровня пользовательского интерфейса.
Три слоя цифровой блокировки: от экономики до политики
Первая и наиболее очевидная гипотеза связана с интересами мобильных операторов. VoIP-звонки через мессенджеры давно подрывают классическую модель монетизации сотовой связи, особенно в сегменте международных вызовов и роуминга. Теоретически ограничение таких сервисов должно вернуть доходы «большой четверке» — МТС, «МегаФону», «Билайну» и Т2. Однако эта логика не выдерживает критики. Как отмечает Михаил Климарев из «Общества защиты Интернета», падение голоса компенсировалось ростом интернет-трафика, что делало операторов скорее выгодоприобретателями VoIP-революции, нежели её жертвами. Следовательно, блокировка звонков не могла быть их инициативой, тем более что сами компании не спешат брать на себя ответственность за столь резонансное решение.
Вторая версия — официальная. Министр цифрового развития Максут Шадаев утверждает, что подавляющее большинство мошеннических звонков (до 80%) проходит через WhatsApp. Но статистика опровергает его слова: по данным самого государства, доля мошеннических атак через мессенджеры за прошлый год снизилась почти на треть — с 22,5% до 15,7%. Логика здесь трещит по швам: при падающей динамике государство выбирает не точечные меры, а фактически полную зачистку голосового трафика. Получается, что объяснение «безопасностью» — лишь удобный пропагандистский фасад, скрывающий более глубокие мотивы.
Третья версия выглядит наиболее убедительной. Частичная блокировка, а не тотальный запрет — это сигнал калибровки. Власти тестируют систему накануне событий, которые могут потребовать массового ограничения связи. На фоне разговоров о возможных осенних шатдаунах и переходе на «белые списки» интернет-ресурсов, эта версия приобретает особую остроту. В таком контексте отключение звонков в WhatsApp и Telegram становится частью генеральной стратегии по подготовке «цифрового занавеса» — управляемого пространства, где государство полностью контролирует каналы коммуникации.
Неожиданностью стало то, что протест против ограничений прозвучал не только в либеральной среде, но и в Z-блогосфере, среди чиновников и даже в парламенте. Заместитель председателя думского комитета по информационной политике Антон Ткачев открыто признал, что меры обернутся массовым ростом VPN. Еще жестче высказался Ярослав Нилов, назвав запрет «несвоевременным» и «асоциальным». Но резонанс оказался краткосрочным: как это часто бывает в России, критика быстро растворилась в информационном фоне, а официальная линия осталась без изменений.
DPI как орудие цифровой цензуры
Техническая реализация блокировок давно отработана. В инфраструктуре операторов связи внедрены системы DPI — Deep Packet Inspection, интегрированные в ТСПУ («Техническое средство противодействия угрозам»). DPI распознает сигнатуры голосового трафика (например, протокол SIP), прерывает соединение с серверами мессенджеров, снижает качество связи или блокирует её полностью. В результате звонок либо обрывается, либо превращается в неразборчивый поток звуков.
Иными словами, система работает хирургически точно: государство может не просто «выключить» сервис, но и управлять степенью деградации его функций. Это позволяет не вызывать мгновенной паники у населения, а дозированно подталкивать пользователей к переходу на «правильные» российские приложения.
Возможные альтернативы: технологии вместо тотальной зачистки
Парадокс в том, что проблема телефонного мошенничества действительно существует — и в России, и за её пределами. Но мировая практика показывает: бороться с ней можно куда более тонкими методами, не прибегая к цифровому кувалдочному удару.
— Поведенческий анализ и ИИ. В США и Канаде на уровне операторов внедрены протоколы STIR/SHAKEN, которые позволяют отслеживать подмену номеров и блокировать подозрительные вызовы. В России же существует система «Антифрод», но она работает точечно и явно не используется в полную силу.
— Инструменты внутри мессенджеров. Telegram уже много лет применяет встроенные механизмы фильтрации: от официального Antispam Bot до алгоритмов машинного обучения, выявляющих подозрительные цепочки рассылок. WhatsApp, несмотря на сквозное шифрование, также ведет борьбу с мошенниками — ограничивает массовую пересылку сообщений, анализирует поведенческие модели и блокирует подозрительные аккаунты.
Да, эти меры не абсолютны и не исключают мошенничество полностью. Но они демонстрируют принципиально иной подход: снижение рисков без уничтожения коммуникаций. В отличие от блокировок, которые парализуют каналы связи для миллионов людей, интеллектуальные технологии решают проблему адресно, не нарушая права пользователей.
Именно в этом заключается ключевой контраст. Западные страны и развитые цифровые рынки ищут баланс между безопасностью и свободой, Россия же пошла по пути грубого силового управления сетью, где блокировка становится универсальным ответом на любой вызов.
Цели и мотивация политики «суверенного Интернета»
Официальная риторика российских властей строится вокруг тезиса о необходимости защиты критической инфраструктуры от внешних атак. В условиях санкций, когда большая часть сетевого оборудования устаревает и не подлежит обновлению, это объяснение звучит убедительно. Действительно, обветшавшие серверы и системы становятся уязвимыми «точками входа» для хакеров. Сокращение внешних каналов доступа позволяет закрыть эти векторы, превращая Рунет в своего рода «цифровую крепость».
Однако кибербезопасность здесь — лишь одна сторона медали. История многочисленных атак на банки, госструктуры и даже на авиационный гигант «Аэрофлот» в июле 2025 года показала: даже миллиардные вложения в IT-защиту не гарантируют иммунитета. Это означает, что аргумент «защиты» работает скорее как оправдание, нежели как объяснение сути процесса.
Куда важнее другой мотив — централизованное управление трафиком и контентом. С момента принятия закона о «суверенном Рунете» в 2019 году Роскомнадзор получил юридический и технический инструментарий для изоляции российского сегмента сети. Эксперименты уже проводились: регионы сталкивались с отключением YouTube и замедлением Google, а инфраструктура «замены ключей» позволяет в любой момент превратить интернет в инструмент управляемой фильтрации.
Этот курс полностью меняет философию сети. Если глобальный интернет создавался как децентрализованная система свободного обмена информацией, то российская модель — это вертикаль, где каждый канал может быть в любой момент закрыт или ограничен.
Третий фактор — индустриальный. Обрезав доступ к зарубежным сервисам и технологиям, власти пытаются стимулировать внутреннюю цифровую индустрию. От социальных сетей до платежных систем — государство активно инвестирует в аналоги западных сервисов. Но успехи здесь противоречивы. Rutube, «Единое Видео» или тот же RuStore пока проигрывают по функционалу и интерфейсу глобальным конкурентам. Пользовательское недовольство очевидно, и лишь административное давление делает эти продукты частью повседневной жизни.
Последствия: безопасность против изоляции
Для государства это политика двойного действия. С одной стороны, обеспечивается контроль и возможность мгновенного реагирования на внешние угрозы. С другой — усиливается информационная и технологическая изоляция. Российские компании теряют гибкость на международных рынках, а цифровая среда превращается в замкнутую экосистему.
Для граждан это означает резкое снижение качества цифровой жизни. Доступ к привычным сервисам ограничивается, VPN блокируются, а переход на отечественные аналоги вызывает раздражение. Интернет из привычного окна в мир постепенно превращается в витрину с заранее отобранным и утвержденным контентом.
Если Китай начал строить свой «великий файервол» еще в 1990-х, то Россия долгое время делала ставку на глобализацию. В эпоху, когда западные технологии свободно закупались, вопрос о «суверенном интернете» даже не стоял. Но геополитический кризис 2014 года, санкции, а затем и масштабное столкновение с Западом после 2022 года сделали очевидным: технологическая зависимость стала ахиллесовой пятой.
Теперь Кремль стремительно восполняет упущенное, заливая проект миллиардами долларов. Но перед ним стоит дилемма: создать замкнутую, но функциональную систему — или обречь страну на цифровую вторичность, где государственный контроль компенсируется технологическим отставанием.
Российский «суверенный интернет» — это не просто технический проект, а глобальный социальный эксперимент. Впервые в истории страна с почти стомиллионной аудиторией пользователей сознательно идет к цифровой автаркии. Результаты этого выбора определят не только судьбу российской IT-индустрии, но и характер взаимодействия общества с государством.
Перед нами — поворотный момент, сравнимый с переходом к «железному занавесу» в ХХ веке, только теперь занавес возводится не из стали и бетона, а из кода, фильтров и DPI.
Вместо финала
Россия строит новую модель интернета — замкнутую, контролируемую, национализированную. И если глобальный интернет задумывался как пространство свободы, горизонтальных связей и равного доступа, то российский «суверенный Рунет» становится инструментом цифрового протекционизма и информационной автаркии.
Эта стратегия одновременно и эксперимент, и вызов: сумеет ли страна выдержать цифровую изоляцию, сохранив конкурентоспособность, или же этот курс приведет к стратегическому отставанию?
Источники
1. ShadowServer Foundation — https://www.shadowserver.org
2. Статистика открытых хостов в России (ShadowServer 2025) — https://dashboard.shadowserver.org/statistics
3. The Great Firewall of China (Freedom House) — https://freedomhouse.org/report/freedom-net/2023/china
4. ОАЭ и VoIP-блокировки (TRA UAE) — https://www.tra.gov.ae/en/voip-blocking.aspx
5. WhatsApp и блокировки звонков в Омане (BBC) — https://www.bbc.com/news/technology-oman-voip-ban
6. DPI и интернет-контроль в России (NetBlocks) — https://netblocks.org/reports/russia-deep-packet-inspection-dpi
7. Технические средства противодействия угрозам (Роскомнадзор) — https://rkn.gov.ru/tspu
8. Закон о суверенном Рунете (2019) — http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001201905010001
9. Минцифры РФ — https://digital.gov.ru
10. Максут Шадаев о WhatsApp и мошенниках (РБК) — https://www.rbc.ru/technology/shadaev-whatsapp-fraud
11. Мишустин о предустановленных приложениях — http://government.ru/news/50000
12. RuStore (VK) — https://rustore.ru
13. RuTube — https://rutube.ru
14. «Единое Видео» проект (ТАСС) — https://tass.ru/ekonomika/edinoe-video
15. Huawei HarmonyOS в России (РИА) — https://ria.ru/20250601/harmonyos-russia
16. Mir Pay — https://mironline.ru/mir-pay
17. Честный Знак — https://честныйзнак.рф
18. Telegram о блокировках звонков — https://telegram.org/blog/calls-blocked-russia
19. WhatsApp и ограничения звонков в России (The Bell) — https://thebell.io/whatsapp-calls-russia
20. МТС об интернет-трафике — https://moskva.mts.ru/about/media-centr/press-centr/
21. МегаФон официальные данные — https://corp.megafon.ru/press/
22. Beeline (Вымпелком) — https://beeline.ru/about/press/news
23. Tele2 Россия — https://msk.tele2.ru/about/news
24. Общество защиты интернета — https://oisd.org.ru
25. Михаил Климарев о блокировках (Интервью Meduza) — https://meduza.io/feature/klimarev-interview
26. Антон Ткачев о VPN (RTVI) — https://rtvi.com/news/tkachev-vpn-ban
27. Ярослав Нилов о запрете звонков (Коммерсантъ) — https://www.kommersant.ru/doc/niilov-voip
28. DPI как цензура (Citizen Lab) — https://citizenlab.ca/tag/dpi
29. STIR/SHAKEN протокол (FCC США) — https://fcc.gov/stir-shaken
30. Antifraud-система в РФ (ЦБ РФ) — https://cbr.ru/antifraud
31. Telegram Antispam Bot — https://t.me/antispambot
32. WhatsApp о борьбе с мошенничеством — https://faq.whatsapp.com/general/security-and-privacy
33. Freedom House «Freedom on the Net 2024» — https://freedomhouse.org/report/freedom-net/2024
34. NetFreedom Pioneers Russia — https://netfreedompioneers.org/russia
35. Российские санкции и IT (Carnegie) — https://carnegieendowment.org/russia-it-sanctions
36. Атака на Аэрофлот (2025) (Reuters) — https://www.reuters.com/business/aeroflot-cyberattack-2025
37. Национальный проект «Цифровая экономика» — https://digital.gov.ru/eco
38. Роскомнадзор о замедлении YouTube — https://rkn.gov.ru/news/youtube-slow
39. Белые списки интернет-ресурсов в РФ (BBC) — https://www.bbc.com/russian/news-russia-white-list
40. Кибератаки на российские банки (Group-IB) — https://group-ib.com/blog/russian-banks-2024
41. BGP и отключения интернета (RIPE NCC) — https://ripe.net/bgp-russia
42. Анализ DPI в Египте (OONI) — https://ooni.org/post/egypt-internet-blocks
43. Тунис и блокировки (AccessNow) — https://www.accessnow.org/tunisia-blocks-voip
44. Россия и цифровая автаркия (Atlantic Council) — https://atlanticcouncil.org/russia-digital-isolation
45. ICANN об изоляции сетей — https://icann.org/russia-sovereign-internet
46. ВТО и цифровая торговля (WTO) — https://wto.org/digital-trade-2024
47. Отчет OECD о цифровом суверенитете — https://oecd.org/digital/digital-sovereignty-2024
48. ITU о кибербезопасности — https://itu.int/en/ITU-D/Cybersecurity
49. Россия и импортозамещение в IT (Forbes Russia) — https://www.forbes.ru/tekhnologii/it-import-substitution
50. Global Voices о Рунете — https://globalvoices.org/tag/runet