В анналах геополитики цифры редко обладают поэтической силой, но данные по российскому газовому экспорту за 2025 год — это не просто статистика. Это некролог. Когда агентство Reuters, основываясь на статистике «Турецкого потока», подсчитало, что за первые десять месяцев 2025 года «Газпром» поставил в Европу всего 14,7 млрд кубометров газа, рынок зафиксировал не просто антирекорд — он зафиксировал стирание целой эпохи. Этот объём не просто меньше прошлогоднего; он опускается ниже уровня 1975 года, когда Европа получила 19,3 млрд кубометров.
Нынешние показатели — это возврат во времена до Леонида Брежнева и его знаковой сделки «газ в обмен на трубы», которая заложила фундамент полувековой энергетической взаимозависимости. Этот стратегический мост между Москвой и европейскими столицами, тщательно выстраиваемый десятилетиями и переживший пик холодной войны, Афганистан, падение Берлинской стены и распад СССР, был демонтирован не внешними врагами, а самой Москвой — в результате фатального стратегического просчёта 2022 года.
Кремль ошибочно полагал, что европейская зависимость от российского газа, достигавшая 40%, является абсолютным оружием, которое заставит Брюссель и Берлин отказаться от поддержки Украины. Эта вера оказалась ложной. Европейские политики, столкнувшись с экзистенциальным выбором в рамках «энергетической трилеммы» — баланса между безопасностью поставок, экологической устойчивостью и доступностью, — приняли решение пожертвовать доступностью (согласившись на шоковый рост цен в 2022 году) ради абсолютного приоритета безопасности.
В результате Россия добровольно обнулила свой главный геополитический актив, потеряв премиальный рынок, который в лучшие годы поглощал до 200 млрд кубометров газа.
Однако коллапс «Газпрома», превратившегося из «национального чемпиона» в финансовую чёрную дыру с триллионными убытками, — это лишь первая, уже свершившаяся часть драмы. Настоящая, экзистенциальная угроза для российской государственной модели материализовалась в 2025 году. Мы являемся свидетелями синхронного двойного коллапса.
Пока газовая отрасль агонизирует, по нефтяному сектору — истинной опоре российского бюджета, всё ещё обеспечивающему львиную долю экспортных доходов, — наносится скоординированный двойной удар. Первый вектор — физический: с лета 2025 года Украина применяет новую, массированную и технологически продвинутую кампанию атак беспилотников на российские нефтеперерабатывающие заводы (НПЗ), выводя из строя критические мощности. Второй вектор — финансовый: в октябре 2025 года Соединённые Штаты и их союзники впервые применили прямые блокирующие санкции против столпов отрасли — «Роснефти» и «Лукойла».
Этот двойной коллапс — самоликвидация в газовом секторе и скоординированное удушение нефтяного — представляет собой не просто отраслевой кризис. Это системный демонтаж всей экономической и внешнеполитической модели Российской Федерации, которая со времён позднего СССР была основана на экспорте углеводородов как на главном источнике дохода и инструменте глобального влияния.
Эта статья представляет собой анализ анатомии двойного коллапса, провала стратегических «поворотов» России и тектонических сдвигов в глобальной энергетической архитектуре, где на смену выбывшему игроку приходят новые, более надёжные партнёры — включая Соединённые Штаты, Норвегию и Азербайджан.
Историко-политический фон: доктрина «энергетической взаимозависимости» и ее крах (1973–2025)
Чтобы в полной мере оценить масштаб катастрофы 2025 года, необходимо понять генезис доктрины, определявшей отношения Москвы и Европы на протяжении пятидесяти лет.
Генезис (1970-е – 1980-е): экономика как Ostpolitik
Фундамент российско-европейского энергетического альянса был заложен в начале 1970-х годов — в эпоху разрядки. Знаковые сделки, известные как «газ в обмен на трубы» (gas-for-pipe deals), стали продуктом взаимного прагматизма, преодолевавшего идеологические барьеры. Для Советского Союза, чья плановая экономика остро нуждалась в твердой валюте для импорта технологий и продовольствия, энергия была одним из немногих товаров, конкурентоспособных на мировом рынке. Поставки газа превратились в стабильный источник «нефтедолларов», которые в конечном итоге финансировали как потребительский импорт, так и гонку вооружений.
Для Западной Европы, особенно для Федеративной Республики Германии (ФРГ), это была не просто коммерция, а воплощение Ostpolitik канцлера Вилли Брандта. Газопроводы, тянувшиеся из Западной Сибири, рассматривались как физические «мосты», снижающие напряженность холодной войны посредством экономической взаимозависимости. Эта логика оказалась поразительно устойчивой: она пережила советское вторжение в Афганистан, размещение «Першингов» в Европе и резкую критику администрации Рейгана, которая — во многом пророчески — предупреждала о рисках зависимости от Москвы. Модель работала, потому что обе стороны получали желаемое: СССР — валюту, Европа — дешевый и надежный газ.
Апогей (2000-е – 2020-е): трансформация во «власть»
После хаоса 1990-х годов приход к власти Владимира Путина совпал с началом нового сырьевого суперцикла. Взрывной рост цен на нефть и газ наполнил российскую казну. Именно в этот период Кремль начал переосмысливать доктрину «взаимозависимости»: из инструмента прагматичной экономики она превратилась в инструмент геополитического давления.
Идея «энергетической сверхдержавы», озвученная в середине 2000-х годов, стала центральной во внешней политике России. В Москве утвердилось убеждение, что зависимость Европы от российского газа является не взаимной, а односторонней. Газовые кризисы с Украиной в 2006 и 2009 годах, строительство «Северного потока-1» и «Северного потока-2» в обход транзитных стран — всё это было направлено на усиление рычага давления на Брюссель. Концепция, зародившаяся как Ostpolitik, мутировала в инструмент принуждения.
Стратегический просчет (2022): фатальное непонимание «трилеммы»
Фатальная ошибка этой доктрины проявилась 24 февраля 2022 года. Кремль инициировал полномасштабное вторжение в Украину, будучи убежденным, что европейская «энергетическая трилемма» — баланс между безопасностью поставок, устойчивостью и доступностью — неразрешима без российского газа. Расчет был прост: столкнувшись с перспективой холодной зимы, деиндустриализации и социального кризиса, Европа пожертвует Украиной ради сохранения доступности российских энергоресурсов.
Этот расчет оказался фундаментально ошибочным. Россия недооценила два ключевых фактора: во-первых, глубину экзистенциального шока, который испытала Европа, осознав, что ее главный поставщик энергии ведет агрессивную войну у ее границ; во-вторых, гибкость мирового рынка СПГ и политическую волю США.
Европейский союз, потрясенный осознанием собственной уязвимости, немедленно перевернул свою «трилемму» с ног на голову. Безопасность поставок стала абсолютным, не подлежащим обсуждению приоритетом. Ради ее обеспечения ЕС был готов заплатить любую цену — что и произошло летом 2022 года, когда спотовые цены на газ достигли рекордных значений. Россия, начав сокращать поставки по «Северному потоку-1», а затем полностью их прекратив, нажала на рычаг, который уже не был ни к чему присоединен. Она уничтожила спрос на собственный товар.
Финальный акт (1 января 2025 года): конец эпохи
Символической точкой в этой пятидесятилетней истории стало 1 января 2025 года. В этот день, ровно в восемь утра, прекратился транзит российского газа через газотранспортную систему Украины. Контракт, заключённый в 2019 году, истёк и не был продлён.
Событие, которого европейские аналитики опасались десятилетиями и которое в 2009 году вызвало панику, в 2025 году прошло практически незамеченным. Европейский рынок отреагировал на прекращение поставок — объемом около 15 млрд кубометров в год — лишь кратковременным и умеренным ростом цен. Европа, пережившая шок 2022 года, научилась жить без российского газа. Историческая эпоха, начатая Брежневым, завершилась не просто тихо — равнодушно.
Основной анализ: анатомия двойного коллапса
Кризис российской энергетики в 2025 году развивается по двум параллельным, но взаимосвязанным направлениям. Первое — финансовый крах газового сектора, ставший результатом стратегического самоубийства «Газпрома». Второе — скоординированная физическая и финансовая атака на нефтяной сектор, который до последнего времени оставался основной «дойной коровой» российского бюджета.
Газовый сектор: финансовая черная дыра и «брошенные активы»
Уничтожение «Газпромом» своего европейского рынка привело к трем системным последствиям: превращению компании в финансовую черную дыру, обесцениванию триллионных инвестиций и структурной инверсии, при которой нефтяной бизнес вынужден субсидировать убыточный газовый.
Деконструкция «Газпрома»: от чемпиона к иждивенцу
«Газпром» исторически был не просто компанией — он был «государством в государстве», ключевым инструментом внешней политики и крупнейшим налогоплательщиком. В лучшие годы один «Газпром» обеспечивал до 25% поступлений в федеральный бюджет России. Этот статус «национального чемпиона» безвозвратно утрачен.
Согласно отчетности по российским стандартам (РСБУ), которая учитывает исключительно газовый бизнес (без нефтяных, СПГ и энергетических активов), чистый убыток «Газпрома» за 2024 год составил катастрофические 1,076 триллиона рублей. Это эквивалентно 2,94 млрд рублей убытков ежедневно. Этот показатель следует за убытком в 629 млрд рублей в 2023 году, что демонстрирует: крах 2022 года не был разовым шоком, а стал новой нормой. Потеряв премиальный европейский рынок, газовый бизнес «Газпрома» стал фундаментально убыточным.
Проблема «брошенных активов» (stranded assets) на Ямале
Финансовые убытки — лишь вершина айсберга. Более глубокая проблема — обесценивание активов. Десятилетиями «Газпром» инвестировал десятки миллиардов долларов в освоение гигантских месторождений полуострова Ямал (в первую очередь, Бованенково и Харасавэй). Вся эта сложнейшая и дорогостоящая инфраструктура, построенная в условиях вечной мерзлоты, была геологически и логистически «заточена» под один рынок — Европу, и под один маршрут — газопроводы «Северный поток».
После диверсий на «Северных потоках» в сентябре 2022 года и политического решения Европы отказаться от российского газа эти триллионные инвестиции превратились в «брошенные активы». Газ из этих месторождений, в отличие от нефти, невозможно просто погрузить на танкер. Его нельзя в значимых объёмах перенаправить на Восток из-за отсутствия необходимой инфраструктуры. Потенциал «Газпрома» по экспорту, теоретически оценивавшийся в 500 млрд кубометров в год, в реальности оказался заблокирован: гигантские запасы Ямала остались заперты под землёй. Это триллионы рублей, буквально замороженные в арктической тундре.
Структурная инверсия: каннибализация «Газпром нефтью»
Самое неочевидное, но, пожалуй, наиболее важное открытие, которое дает анализ финансовой отчетности «Газпрома», — это его внутренняя каннибализация. На фоне катастрофических убытков газового дивизиона (по РСБУ) консолидированный отчет всей группы «Газпром» по международным стандартам (МСФО) за 2024 год парадоксальным образом показал чистую прибыль в размере 1,2 трлн рублей (около $15 млрд).
Этот финансовый оксюморон объясняется просто: газовый бизнес больше не кормит группу — группа кормит газовый бизнес. Прибыль по МСФО была сгенерирована не газовыми, а побочными активами. Во-первых, за счет бухгалтерских манипуляций, связанных с консолидацией «Сахалин Энерджи» (бывшего проекта Shell), что принесло «бумажную» прибыль. Во-вторых — и это главное — за счет доходов нефтяного подразделения, «Газпром нефти».
Анализ показывает, что «Газпром» использует свою нефтяную «дочку» — «Газпром нефть», принесшую около 500 млрд рублей прибыли в 2024 году, — для финансирования убыточных газовых проектов и покрытия колоссального дефицита операционного денежного потока. Происходит структурная инверсия: нефтегазовый гигант превращается в нефтяную компанию, тащащую на себе мертвый груз собственного газового прошлого. «Газпром» как газовый бизнес фактически мертв; он существует как субсидируемый иждивенец, живущий за счет ренты, перекачиваемой из нефтяного кармана в газовый.
Провал стратегических «пивотов»: асимметричная субъекция
Столкнувшись с коллапсом на Западе, Москва провозгласила два стратегических «пивота» для спасения своих газовых объемов: «Силу Сибири-2» — на Восток (в Китай) и «газовый хаб» — на Юг (в Турцию). К концу 2025 года оба проекта потерпели фиаско, обнажив новую геополитическую реальность: «партнеры» России готовы сотрудничать с ней только на условиях ее асимметричной зависимости и утраты стратегической субъектности.
Китайский тупик: ценовой диктат Пекина
Проект газопровода «Сила Сибири-2» мощностью 50 млрд кубометров в год позиционировался как панацея. Он должен был соединить месторождения Ямала, ранее питавшие Европу, с растущим китайским рынком. Переговоры, длившиеся годами, должны были завершиться триумфом после 2022 года, когда у России не осталось других направлений для экспорта.
Однако к концу 2025 года переговоры не просто зашли в тупик — они окончательно провалились. Причина — жесткая и бескомпромиссная позиция Китая. Пекин прекрасно осознает свое монопольное положение. У России, с ее «брошенными активами» на Ямале, нет альтернативных покупателей для этого гигантского объема газа. У Китая, напротив, есть диверсифицированный портфель поставок: растущий импорт СПГ, трубопроводный газ из Туркменистана (с возможностью наращивания объемов), собственная добыча и быстрое развитие возобновляемых источников энергии.
В результате Пекин не спешит заключать сделку и диктует свои условия. По данным Минэкономразвития РФ, Китай уже платит за газ по «Силе Сибири-1» на 37–40% меньше, чем другие покупатели. В 2025 году цена для КНР составляет около $240 за тысячу кубометров против $380 для других стран. В переговорах по «Силе Сибири-2» Китай, по сообщениям, требует цен, близких к внутренним субсидируемым российским.
Это не партнерство — это асимметричная зависимость. Даже если сделка когда-либо будет заключена на этих условиях, «Сила Сибири-2» не сможет компенсировать потерю европейского рынка ни по объему (50 млрд кубометров против прежних 180+), ни тем более по рентабельности. Россия из «энергетической сверхдержавы» превращается в сырьевой придаток Китая, вынужденный продавать ресурсы на невыгодных условиях ради самого факта продажи.
Турецкий мираж: провал «газового хаба»
Второй «пивот», анонсированный в октябре 2022 года, предполагал создание «газового хаба» в Турции для перепродажи российского газа в Европу. Этот проект с самого начала выглядел сомнительным: ЕС ясно дал понять, что не будет покупать российский газ, независимо от того, через какой «хаб» он поставляется.
К июню 2025 года, по сообщениям Bloomberg, «Газпром» фактически «тихо свернул» этот проект, признав его нежизнеспособным. Официальные причины — технические (ограниченные мощности инфраструктуры для поставок из Турции в ЕС) и коммерческие (отсутствие спроса).
Однако, как и в случае с Китаем, главной причиной провала стал конфликт контроля. Анкара была готова обсуждать проект, но лишь при условии, что контроль над хабом, маркетингом и ценообразованием будет принадлежать ей. Это превращало «Газпром» в простого поставщика сырья для турецкого реэкспорта. Москва, все еще мыслящая категориями геополитического доминирования, не смогла смириться с таким понижением своего статуса.
Провал «турецкого хаба» стал еще одним симптомом того, что бывшие «младшие партнеры» России больше не готовы мириться с ее доминированием и выстраивают взаимодействие с ней исключительно с позиции силы.
Нефтяной сектор: открытие «второго фронта»
Если газовый сектор был уничтожен преимущественно собственными действиями России, то нефтяной — основа бюджетной стабильности и главный источник финансирования войны — в 2025 году подвергся массированной и скоординированной атаке извне. Эта атака разворачивается по двум направлениям: физическое уничтожение инфраструктуры и финансовое удушение экспорта.
1. Физическая атака: стратегическая кампания БПЛА
Начиная с лета 2025 года, Украина развернула новую, технологически продвинутую фазу войны — систематические удары дальнобойными беспилотниками по российским нефтеперерабатывающим заводам (НПЗ). Эта кампания качественно отличается от атак 2024 года, которые имели в основном беспокоящий и демонстративный характер. Новая волна ударов стала масштабной, целенаправленной и технологически выверенной: она нацелена на критически важные объекты — установки первичной переработки нефти (АВТ), составляющие основу технологического цикла.
В августе 2025 года были успешно поражены ключевые предприятия, включая Новокуйбышевский НПЗ «Роснефти» (повреждена установка, обеспечивавшая до 80% переработки) и Рязанский НПЗ (остановлены две основные установки). По оценкам отраслевых аналитиков, в результате этих ударов было выведено из строя до 17% всех нефтеперерабатывающих мощностей России. Последствия оказались катастрофическими как для внешнего, так и для внутреннего рынка.
Внешний эффект. Россия резко сократила экспорт высокомаржинальных нефтепродуктов — дизеля, бензина и авиакеросина, которые приносят значительно больше валютной выручки, чем экспорт сырой нефти. По данным Kpler, морской экспорт нефтепродуктов в сентябре 2025 года сократился на 500 тысяч баррелей в сутки по сравнению с пиковыми уровнями. Более того, экспорт бензина в сентябре впервые в истории упал до нуля.
Внутренний эффект. Атаки спровоцировали острый топливный кризис внутри самой России. Розничные цены на бензин достигли исторических максимумов, вызвав социальное напряжение и всплеск протестных настроений. Ситуация стала настолько критической, что правительство было вынуждено ввести полный запрет на экспорт бензина, чтобы предотвратить обвал внутреннего рынка и сдержать рост общественного недовольства.
Финансовая атака: санкционные «клещи»
Практически синхронно с физическими атаками на НПЗ Запад открыл второй фронт — финансовый. В октябре 2025 года США и Великобритания предприняли самый радикальный санкционный шаг с начала войны, введя полные блокирующие санкции (SDN) против «Роснефти» и «Лукойла».
Этот шаг стал переломным моментом. До этого западные страны избегали прямых блокирующих мер против крупнейших российских нефтяных компаний, опасаясь шока на глобальном рынке. Теперь же санкции создают юридическую «минное поле» вокруг любых транзакций с этими структурами, порождая колоссальные риски вторичных санкций для покупателей в Индии, Китае и Турции.
Дополнительным ударом стал шаг Европейского союза, активировавшего «бомбу замедленного действия»: с 21 января 2026 года вступает в силу запрет на импорт нефтепродуктов, произведенных из российской сырой нефти — даже если они переработаны в третьих странах, таких как Индия или Турция. Этот механизм фактически ликвидирует главную лазейку, позволявшую России обходить эмбарго и продолжать поставки на европейский рынок в переработанном виде.
Таким образом, формируется скоординированная стратегия энергетических «клещей»:
Украина физически уничтожает российскую способность производить высокомаржинальные нефтепродукты.
Запад финансово и юридически блокирует возможность России продавать как сырую нефть (через санкции против «Роснефти» и «Лукойла»), так и нефтепродукты (через европейский запрет 2026 года).
Если газовый сектор России совершил стратегическое самоубийство, то нефтяной сектор — опору бюджета и основу государственного выживания — в 2025 году подвергают систематической и скоординированной казни.
Глобальная перестройка: новая архитектура энергетической безопасности
Освободившийся вследствие добровольного и принудительного ухода России с премиальных энергетических рынков геополитический вакуум немедленно начал заполняться. Коллапс российской энергетики не привел к кризису мировой безопасности поставок — напротив, он стал катализатором структурной перестройки глобальной энергетической архитектуры, породив новых лидеров и новых бенефициаров.
Парадоксально, но одними из главных выгодоприобретателей атак на российские НПЗ стали западные энергетические гиганты. Физическое уничтожение около 17% российских перерабатывающих мощностей создало дефицит дизельного топлива и бензина на мировом рынке, что вызвало резкий рост маржи нефтепереработки (refining margins).
В результате, пока российская нефтяная отрасль несет рекордные убытки, ее западные конкуренты фиксируют исторические прибыли. Shell, ExxonMobil, Chevron и TotalEnergies отчитались о совокупном росте прибыли от переработки на 61% в третьем квартале 2025 года по сравнению с предыдущим. ExxonMobil прямо указала, что рост прибыли объясняется «сбоями в поставках» — прозрачный эвфемизм для обозначения последствий атак на российские НПЗ. Кроме того, высокая волатильность рынков позволила трейдинговым подразделениям Shell, BP и TotalEnergies зафиксировать рекордные доходы, превратив энергетическую турбулентность в финансовую выгоду.
Новая Триада Поставщиков в Европу
Европейская энергетическая безопасность, десятилетиями державшаяся на российском газе, к 2025 году обрела совершенно иную конфигурацию. В основе новой модели — три опоры, три вектора диверсификации, которые превратили зависимость в устойчивость.
1. Соединенные Штаты (СПГ): энергетический гарант. США стали главным столпом европейской энергетической безопасности. Воспользовавшись кризисом, американские производители резко нарастили экспорт сжиженного природного газа (СПГ), превратив энергетическую географию Атлантики в стратегический артерий. Уже в 2024 году США закрепили за собой статус крупнейшего в мире экспортера СПГ, а Европа стала их главным рынком: 53% всего американского экспорта (около 6,3 млрд кубических футов в день) приходилось на Европу, включая Турцию. Именно этот поток позволил заполнить хранилища в критический момент и пережить энергетическую зиму 2022–2023 годов без коллапса.
2. Норвегия (трубопроводный газ): северный якорь стабильности. Норвегия быстро заняла место России в качестве доминирующего поставщика трубопроводного газа в Европу. Осло, проявив редкую стратегическую гибкость, санкционировал увеличение добычи и экспорта, став фактическим энергетическим якорем для континента. Германия, еще недавно зависимая от «Газпрома», теперь более чем на 60% обеспечивает свой импорт газа за счет норвежских поставок.
3. Катар (СПГ): долгосрочный игрок. Катар, второй мировой гигант рынка СПГ, в 2024 году объявил о масштабной программе расширения производства до 142 млн тонн в год к 2030 году. Эта стратегия ориентирована на захват рыночной доли, освободившейся после ухода России, и на укрепление статуса Катара как незаменимого партнера Европы в обеспечении энергетической стабильности.
Стратегическая роль Азербайджана и Южного Газового Коридора
На этом фоне Южный Газовый Коридор (ЮГК), с Азербайджаном в роли ключевого поставщика, пережил стратегическую трансформацию. Из «альтернативного маршрута» он превратился в критически важный элемент новой энергетической архитектуры Европы.
В Брюсселе ЮГК теперь открыто называют «геополитическим проектом» и «жизненно важным столпом» европейской стратегии диверсификации. В июле 2022 года, в разгар газовой паники, президент Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен и президент Азербайджана Ильхам Алиев подписали Меморандум о взаимопонимании по стратегическому партнерству в области энергетики. Документ зафиксировал намерение удвоить пропускную способность ЮГК и увеличить поставки азербайджанского газа в ЕС до 20 млрд кубометров в год к 2027 году.
Результаты уже ощутимы: в 2024 году Азербайджан поставил в Европу около 13 млрд кубометров газа — на 57% больше, чем в 2021-м. Но главное — не в цифрах. В мире, где Россия превратила энергию в оружие, Азербайджан предлагает Европе то, что сегодня ценится выше любых объемов — предсказуемость. Баку стал для ЕС символом надежности, договорной дисциплины и энергетического партнерства, лишенного политического шантажа.
ЮГК из восточного ответвления превратился в ось энергетического суверенитета Европы — в коридор стабильности между Каспием и Адриатикой.
Энергетический баланс Европы: новая география поставок (2021–2025)
Всего за четыре года газовый ландшафт Европы изменился радикально. Если в 2021 году Россия поставляла около 155 млрд кубометров трубопроводного газа — почти 40% европейского импорта, то к 2025 году этот показатель упал до 18 млрд, то есть менее 5% рынка. Даже поставки российского СПГ (около 15 млрд кубометров) находятся под угрозой санкций и потери доли.
Норвегия вышла на первое место, увеличив экспорт до 120 млрд кубометров (35% рынка). США утроили поставки СПГ до 75 млрд кубометров, заняв 22%. Азербайджан, используя потенциал ЮГК, поднял экспорт с 8 до 13 млрд кубометров и готовится к дальнейшему удвоению. Существенный вклад вносят также Алжир, Катар и ряд других стран, совокупный объем поставок которых превысил 100 млрд кубометров (около 30%).
Общий объем импорта газа ЕС снизился с 395 до 341 млрд кубометров — результат системных реформ: программ энергоэффективности, ускоренного перехода на возобновляемые источники и сокращения промышленного потребления. Европа не просто сменила поставщиков — она перестроила саму архитектуру своей энергетической независимости.
Рекомендации для политических кругов
Новая энергетическая реальность требует стратегической переориентации всех ключевых игроков. Цель — закрепить достигнутые успехи в сдерживании России, укрепить энергетическую устойчивость Европы и использовать открывшиеся рыночные возможности.
Для политиков ЕС и США. Признать новую реальность и сместить фокус. Газовый шантаж России потерпел окончательное поражение: поставки российского газа больше не представляют системной угрозы европейской безопасности. Главная уязвимость российского режима теперь сосредоточена в нефтяном секторе — ядре его финансовой устойчивости и военного потенциала. Санкционная политика должна быть немедленно перефокусирована именно на этот сегмент.
2. Усилить «нефтяные клещи».
Финансовое направление: Обеспечить максимально жесткое соблюдение блокирующих санкций против «Роснефти» и «Лукойла». Вводить вторичные санкции против банков и финансовых структур третьих стран, продолжающих обслуживать их операции. Усилить контроль над операторами «теневого флота» и страховыми компаниями, участвующими в обходе эмбарго.
Регуляторное направление: Не дожидаясь формального вступления в силу январских мер 2026 года, ускорить введение запрета на импорт нефтепродуктов, произведенных из российской нефти на перерабатывающих мощностях третьих стран. Это перекроет последнюю лазейку в санкционной архитектуре и нанесет решающий удар по экспортным доходам Москвы.
3. Закрепить энергетическую диверсификацию. Создать устойчивые механизмы поддержки новых поставщиков через Европейский инвестиционный банк и ЕБРР. Приоритет — ускоренное расширение Южного Газового Коридора и развитие СПГ-инфраструктуры в Европе. Цель — сделать новую карту поставок необратимой и защитить континент от любых форм энергетического шантажа.
Для региональных игроков (включая Азербайджан)
1. Использовать стратегическое «окно возможностей». Сложившаяся конъюнктура уникальна: ближайшие три–пять лет станут решающими для закрепления долгосрочных позиций на европейском рынке. Необходимо оперативно заключать долгосрочные контракты с ключевыми покупателями — Болгарией, Румынией, Венгрией, Италией — и тем самым заложить финансовую базу для расширения Южного Газового Коридора до 20 млрд кубометров в год к 2027 году.
2. Укрепить бренд надежности. Азербайджан уже воспринимается в Брюсселе как энергетический «якорь стабильности». Чтобы закрепить этот имидж, необходимо демонстрировать безупречное соблюдение всех контрактных обязательств, оперативно реагировать на рыночные изменения и обеспечивать полную прозрачность в планах по добыче и инфраструктуре. В 2025 году предсказуемость стала стратегическим товаром — не менее ценным, чем сам газ.
3. Диверсифицировать энергетическое партнерство. Использовать успешное взаимодействие по газу как платформу для углубления сотрудничества с ЕС в сфере зеленой энергетики. Особое внимание следует уделить проектам, подобным прокладке «зеленого» электрокабеля по дну Черного моря. Эти инициативы позволят Азербайджану превратить свой энергетический успех в долгосрочную стратегическую релевантность для Европы — даже после снижения мирового спроса на ископаемое топливо.
Россия после энергетики
К 2025 году завершился исторический цикл, на котором строилась экономическая и внешнеполитическая система России. Энергетический экспорт, обеспечивавший до половины бюджетных доходов и служивший инструментом влияния на соседние государства, перестал быть фактором силы. Страна утратила устойчивость модели, основанной на ренте, и столкнулась с необходимостью структурной перестройки в условиях технологической изоляции и снижения доходов.
Мировой энергетический рынок адаптировался к исчезновению России без признаков системного кризиса. Европа диверсифицировала поставки, Соединенные Штаты и Норвегия укрепили позиции, а Азербайджан стал частью новой архитектуры энергетической безопасности.
Этот переход фиксирует стратегическую реальность: Россия больше не является определяющим игроком глобальной энергетики. Ее роль сместилась с уровня производителя, формирующего цены и политику, к статусу поставщика второго ряда, зависящего от решений внешних партнеров. В долгосрочной перспективе это означает не временный спад, а конец целой экономической парадигмы, определявшей политику страны на протяжении полувека.