Турция вступила в новую фазу исторического противостояния — на этот раз не с открытыми мятежниками, а с теми, кто годами носил маску благочестия и невидимости, накапливая влияние в самых чувствительных структурах государства. Утром 15 мая 2025 года страна проснулась в новой реальности: началась громкая и безжалостная операция против религиозной общины сулейманистов — структуры, долгое время находившейся в тени, но по масштабам, разветвлённости и политической утончённости сравнимой с уже разгромленной террористической сетью FETÖ.
Аресты сразу четырёх ключевых фигур, включая представителя судебной элиты, стали не просто юридическим актом. Это был выстрел в самое сердце теневого механизма, десятилетиями формировавшего параллельную вертикаль власти под прикрытием духовности и благотворительности.
Предшествовавшая операциям речь президента Реджепа Тайипа Эрдогана, прозвучавшая 14 мая с трибуны фракции Партии справедливости и развития, была, по сути, политическим ультиматумом. Не называя имён, он с хирургической точностью описал объект удара — "тёмную организацию", связанную с иностранными спецслужбами, внедрившуюся в суды, бизнес, религиозные институты и бюрократию. Эта фраза прозвучала как вызов и как приговор.
В Турции сразу поняли, о ком идёт речь. Ни журналисты, ни аналитики, ни сами участники процесса не нуждались в разъяснениях. Под прицелом оказалась одна из самых закрытых, дисциплинированных и политически пластичных религиозных структур современной Турции — сулейманисты. Их время благословенного невмешательства закончилось. За речью президента последовали действия, жёсткие и неотвратимые, а сама операция — стала поворотной точкой в истории борьбы Турции за контроль над своей суверенной институциональной тканью.
Кто такие сулейманисты?
Сулейманисты — это не просто ветвь одного из самых влиятельных суфийских тарикатов мусульманского мира. Это параллельный мир, тщательно выстроенная сеть, окутывающая Турцию и зарубежные диаспоры, создающая квазигосударственную реальность с собственной идеологией, иерархией, образовательной системой, финансовыми каналами и бюрократической повесткой. Уходя корнями в 1920-е годы, сулейманисты за сто лет превратились из духовного братства в политико-религиозную силу, способную оказывать влияние на формирование государственных решений, кадровую политику и внешнеполитическую риторику.
Истоки сулейманистов лежат в фигуре Сулеймана Хилми Тунахана — религиозного деятеля, теолога, выпускника медресе «Фатих» и сторонника строгой ортодоксии ханафитского мазхаба. После реформ Мустафы Кемаля Ататюрка и запрета традиционных медресе, Тунахан начал подпольно обучать Корану молодых учеников, создавая ядро будущей организации. Этот период репрессий и запретов сформировал генетический код общины: закрытость, дисциплина, жёсткая иерархия, клановость и склонность к подземному существованию.
С 1950-х годов, на фоне либерализации режима Демократической партии Аднана Мендереса, сулейманисты легализовали часть своих курсов и фондов. Именно тогда началась их экспансия. Уже к середине 1970-х годов движение обладало сетью учебных центров, десятками интернатов, фондами в Стамбуле, Анкаре, Кайсери, Конье и Измире. Но по-настоящему трансформация в "систему внутри системы" произошла в 1980–1990-х годах, после военного переворота 1980 года, когда военные режимы позволили формировать альтернативные источники легитимности в лице религиозных движений, чтобы уравновесить светский истеблишмент.
По данным Министерства национального образования Турции и отчётам Управления по делам религий (Diyanet İşleri Başkanlığı), к 2024 году в стране функционирует не менее 300 образовательных учреждений, имеющих прямое или косвенное отношение к сулейманистам. Это, в первую очередь, курсы по изучению Корана, исламские общежития (yurtlar), где воспитываются подростки в условиях полного контроля над повседневной жизнью, и частные фонды (vakıf), контролирующие финансирование всей структуры.
Только в одном Стамбуле насчитывается около 80 таких учреждений. Их отличает жёсткая дисциплина, ориентация на арабоязычную теологию и замкнутая внутренняя культура. В некоторых из них, по данным прокурорских расследований 2020–2023 годов, фиксировались случаи физического наказания, принуждения к идеологической лояльности и изоляции от внешнего мира.
За пределами Турции сулейманисты тоже разрослись в мощную сеть. Согласно отчёту турецкой разведки MIT и данным парламентской комиссии по борьбе с деструктивными сектами, за рубежом действует свыше 100 филиалов, зарегистрированных под различными названиями — от образовательных фондов до культурных ассоциаций. В Германии их структура особенно сильна: по данным Федерального ведомства по охране конституции (BfV), в стране действуют по меньшей мере 36 общинных центров, контролирующих несколько школ, студенческих интернатов и медресе в Берлине, Кёльне, Мюнхене и Гамбурге.
В Великобритании и Австрии община активно сотрудничала с мусульманскими ассоциациями, прикрываясь программами интеграции, но в действительности формировала замкнутые анклавы, в которых обучалась идеологически лояльная молодёжь, привязанная к турецкой политической повестке и руководству из Стамбула.
Идеологически сулейманисты представляют консервативную форму исламского традиционализма, совмещённого с институциональной дисциплиной. Внутри общины принят культ Сулеймана Тунахана как «обновителя веры», а современные лидеры рассматриваются как прямые преемники духовного авторитета. Главным авторитетом считается Алихан Куриш — харизматичный и влиятельный лидер, способный координировать деятельность фонда и кадровую политику через сеть доверенных лиц.
Согласно внутренним правилам, все, кто проходит обучение в yurt’ах, обязуются поддерживать связи с общиной на протяжении всей жизни. Это создаёт систему «вечной лояльности», которая позволяет общине проникать в государственные и частные структуры без формального членства. Этот принцип был скопирован в своё время Фетхуллахом Гюленом при создании FETÖ, однако сулейманисты сохранили более скрытный, консервативный облик.
Управление осуществляется через сеть региональных координаторов и кураторов, финансируемых из общих фондов. Большинство финансовых операций ведётся через благотворительные фонды, зарегистрированные как образовательные или культурные инициативы. По информации из досье МВД Турции, только в 2023 году оборот связанных с общиной фондов составил около 1,4 млрд лир (примерно 70 млн долларов по тогдашнему курсу).
Сулейманисты, в отличие от Гюленистов, не афишировали своё присутствие в государстве, но целенаправленно внедрялись в чувствительные структуры — МВД, прокуратуру, налоговую службу, систему образования и даже дипломатический корпус. По словам бывшего главы отдела кадров Министерства юстиции Ибрагима Уста, в начале 2020-х годов среди прокуроров и судей были выявлены десятки лиц, прошедших подготовку в yurt’ах сулейманистов. Эти связи, как правило, не фиксировались официально, но подтверждались через неформальные каналы.
Бывший депутат AKP Фатих Сулейман Денизолгюн утверждал, что ещё в 2018 году пытался привлечь внимание к растущему числу представителей общины в ключевых точках управления. Однако тогда партия решила не обострять отношения с влиятельной сетью. Только после масштабного расследования вокруг FETÖ и падения Гюлена в 2016 году президент Эрдоган начал поэтапную чистку иных религиозных структур.
Майская операция 2025 года не стала неожиданностью для инсайдеров. После того как Эрдоган в своей речи 14 мая фактически обозначил цель удара, началась быстрая и точечная реализация. Были задержаны не только религиозные деятели, но и люди, связанные с судами, фондами, бизнесом и политикой. Стратегия повторяет успешную модель борьбы с FETÖ: изоляция кадров, блокировка фондов, медиа-удары и юридическая интервенция.
Символично, что в тот же день в ряде европейских столиц были зафиксированы обращения от НПО, обвиняющих Турцию в «религиозных чистках». Однако для Анкары борьба с сулейманистами — это не религиозный вопрос. Это борьба за суверенитет, за контроль над глубинными структурами, формировавшимися десятилетиями в тени светской государственности.
В этом смысле сулейманисты — лишь одно из лиц турецкого «параллельного государства», и их демонтаж станет очередным этапом возвращения единоличной власти в руки официальных институтов. Вопрос лишь в том, сколько ещё таких структур дремлет в глубине турецкой бюрократии, и хватит ли у режима воли довести дело до конца.
Закрытая элита: Сулейманисты как невидимая политическая сила Турции
История религиозно-политических орденов в Турции — это история теней, где официальная светскость мирно сосуществует с глубинными структурами, обладающими колоссальной, но невидимой властью. Среди этих сил особое место занимают сулейманисты — структура, чьё влияние столь же трудно измерить, сколь и невозможно отрицать. За десятилетия своей деятельности они не просто сформировали параллельное образовательное и духовное пространство, но проникли в саму сердцевину государственной машины.
Согласно отчёту Управления по делам религий (Diyanet), опубликованному в 2019 году, сулейманисты представляют собой замкнутую, глубоко иерархическую религиозную общину, которая, несмотря на внешнюю лояльность к официальному исламу, демонстрирует ряд признаков замкнутой секты. В этом же документе, получившем широкую огласку в профессиональной среде, подчёркивается, что члены братства исповедуют элитистскую концепцию «Ноев ковчег», согласно которой только они являются истинными спасёнными. Следствием этой доктрины становится отказ от молитвы за имамами, не принадлежащими к общине, что резко противоречит нормам ханафитского мазхаба, господствующего в Турции, и демонстрирует внутреннюю догматическую разобщённость с официальным исламом.
Эти проявления изоляционизма были замечены не только религиоведами, но и политиками. В различных аналитических докладах начиная с 2000-х годов (в частности, в исследованиях Центра исламских исследований SETA и Академии государственной службы при президенте Турции) отмечалось, что сулейманисты, несмотря на свою внешнюю аполитичность, изнутри оказывали влияние на бюрократию, парламент и местные органы управления.
С конца 1980-х годов представители общины начали появляться в политике — сначала осторожно, через второстепенные партии, затем всё активнее — через массовые политические силы. Примечателен анализ парламентских выборов 1991, 1995 и 1999 годов: в списках Партии благоденствия (Refah Partisi), Партии Отечества (Anavatan Partisi), Партии справедливости (Adalet Partisi), а затем и Республиканской народной партии (CHP) обнаруживались кандидаты, имевшие прямые связи с образовательными учреждениями сулейманистов. По словам политолога профессора Неджмеддина Кайа из Университета Билкент, «сулейманисты играли в долгую игру: они не стремились к контролю, они стремились к проникновению».
С началом эпохи правления Партии справедливости и развития (AKP) влияние сулейманистов только усилилось. На фоне борьбы Эрдогана с армейской элитой и светским судейским корпусом, религиозные структуры получили беспрецедентный доступ к государственным функциям. Однако, как позже признал бывший депутат AKP Мехмет Метинер в интервью телеканалу A Haber в 2023 году, «на фоне борьбы с Гюленом мы слишком поздно поняли, что другие, менее заметные религиозные структуры заняли освободившиеся позиции».
Этот пробел особенно отчётливо проявился в сфере внутренних дел. Бывший начальник отдела финансовой безопасности Стамбульской полиции Фуркан Сезер, эмигрировавший в 2021 году в Нидерланды, предоставил в 2022 году показания в рамках следственного комитета при турецком парламенте. В своём 88-страничном докладе он утверждал, что по состоянию на 2020 год до 20% высокопоставленных сотрудников полиции имели связи с сулейманистской сетью. Он указывал на наличие структурированной, квазикорпоративной системы продвижения кадров, основанной на принципе принадлежности к общине, а не профессиональной квалификации.
Данные Сезера были частично подтверждены в ходе внутренней проверки, проведённой Главной инспекцией МВД Турции в 2021 году: в ряде провинциальных управлений, в частности в Коджаэли, Кайсери и Анталье, были зафиксированы случаи назначения выпускников курсов, финансируемых фондами, аффилированными с сулейманистами, на ответственные посты без прохождения конкурсных процедур. Обнаруженные документы и электронные переписки указывали на наличие «внутреннего кадрового списка», утверждаемого вне рамок государственной вертикали.
Эти факты стали причиной закрытых парламентских слушаний, материалы которых позднее были частично опубликованы в оппозиционной прессе, в частности в издании BirGün. В статьях приводились выдержки из служебных записок, где фиксировались случаи прямого давления на членов конкурсных комиссий, а также организации корпоративных мероприятий, маскируемых под религиозные праздники, но служивших для координации кадровых назначений.
Но наиболее тревожным фактором остаётся тесное взаимодействие сулейманистов с судебной системой. Согласно материалам расследования 2024 года, проведённого журналистским консорциумом Medya Atlası, по меньшей мере 47 прокуроров и судей, назначенных с 2017 по 2023 годы, проходили подготовку в учреждениях, управляемых фондами, находящимися под контролем общины. В одной из статей, озаглавленной «Tasnifli Adalet» («Классифицированное правосудие»), приводились факты того, как решения по громким делам принимались с участием фигурантов, находившихся в близком контакте с Алиханом Куришем — нынешним главой общины.
Сам Куриш, внук ближайшего ученика Сулеймана Тунахана, представляет собой фигуру, вызывающую особую тревогу. В 2020–2024 годах он неоднократно появлялся на закрытых бизнес-форумах, организованных совместно с экспортно-импортными ассоциациями Турции, что позволяет предположить — сулейманисты активны не только в государстве, но и в крупном капитале. Упомянутый выше бывший депутат Фатих Сулейман Денизолгюн прямо заявил: «Мой брат Алихан строил не религиозную общину, а новую вертикаль власти, не подчинённую ни Diyanet, ни правительству. Он знал, что время Гюлена прошло, и хотел занять его нишу».
Все эти данные выстраивают тревожную, но целостную картину. Сулейманисты — не просто братство, не просто сеть интернатов и курсов Корана. Это квазисекретная, высокоорганизованная система лояльности и влияния, пронизавшая турецкое государство изнутри. Они не стремятся к публичной власти, но уже давно научились управлять без парламентских кресел. Именно это делает их опаснее всех.
Судебный и силовой след
Фотография прокурора района Силифке Селмана Эскелера в обнимку с лидером общины Алиханом Куришем вызвала бурю в турецкой прессе. Куриш — внук одного из ближайших учеников Тунахана и де-факто глава транснационального крыла общины. Именно он, как утверждает экс-депутат парламента и его родственник Фатих Сулейман Денизолгюн, провёл срочное совещание в районе Умрание, где было принято решение вывести общинных бизнесменов из состава компаний, чтобы скрыть истинную структуру собственности.
По мнению Денизолгюна, «цель Алихана — не столько защита активов, сколько увод кадров из-под государственного контроля». Иначе говоря, происходит попытка повторения стратегии ФЕТО: защитить "кадровое ядро", сохранив лояльных судей, прокуроров, полицейских и финансистов.
Эхо FЕТО и реакция Запада
На фоне этого кризиса активно проявили себя и бывшие беглецы из FЕТО. Такие одиозные фигуры, как Эмре Услу, Адем Явуз Арслан и Левент Кенез, открыто выразили поддержку сулейманистам, назвав действия Анкары «новой охотой на ведьм». Эта скоординированная реакция — неслучайна. По данным ряда турецких источников в разведсообществе, часть беглецов FЕТО поддерживали контакты с рядом европейских НПО, финансируемых из Германии и Нидерландов, через которые проходила информационная защита общины сулейманистов за рубежом.
Государство против теней
Резкие, решительные и безапелляционные действия турецкого государства против так называемой религиозной общины сулейманистов нельзя воспринимать как банальную борьбу с очередной сектой. В действительности речь идёт о куда более глубоком и фундаментальном процессе — о противостоянии между легитимным государственным суверенитетом и теневыми структурами, претендующими на автономную юрисдикцию внутри турецкой системы. Это столкновение не за власть в узком смысле — а за архитектуру управления, за право определять, кто и как должен участвовать в жизни нации, в распределении ресурсов, в формировании идеологии и в доступе к стратегическим институтам.
После краха террористической организации FETÖ, разоблачённой в результате неудавшейся попытки переворота 15 июля 2016 года, Турция начала сложнейший процесс оздоровления своей институциональной системы. Государство, едва не разрушенное изнутри, заново собирало себя по частям: чистка армии, МВД, судов, прокуратуры, университетов и органов местной власти была беспрецедентной по масштабу. Однако после этого неизбежно образовался вакуум — пустота, которую стремились занять те, кто давно выжидал момента.
Одной из таких структур стали сулейманисты — организация, чья способность адаптироваться к изменениям внешней политической среды уже десятилетиями позволяет ей оставаться влиятельной и в то же время незаметной. Они не пытались повторить агрессивную стратегию Гюлена с открытой конфронтацией. Их подход был тоньше: использовать сложившийся вакуум для внедрения лояльных кадров в новые структуры, маскируясь под религиозную невинность и образовательную традицию.
Но в Турции урок FETÖ был выучен окончательно. Вмешательство президента Реджепа Тайипа Эрдогана, прозвучавшее 14 мая в его программной речи перед фракцией Партии справедливости и развития, стало политическим ультиматумом. Упоминание «тёмной организации, действующей в связке с зарубежными спецслужбами» было адресным намёком: терпение истощено, иммунитет истёк, и государство готово к открытой конфронтации.
Журналист Фуат Угур, традиционно считающийся голосом внутреннего круга власти, в одной из своих колонок сформулировал предельно ясно: «Государство уничтожило FETÖ, а теперь и сулейманисты дошли до конца пути». Эта фраза — не просто метафора. Это юридическая, политическая и силовая формула, означающая конец неформального договора, который в течение десятилетий позволял общине действовать параллельно с государством.
Почему именно сейчас? Потому что Турция, укрепившаяся после попытки разрушения изнутри, подошла к стадии структурной зрелости, при которой наличие автономных идеологических анклавов, не подчиняющихся официальным институтам, стало стратегической угрозой. Особую тревогу вызывало проникновение сулейманистов в судебную систему, органы безопасности, налоговую инспекцию, высшую школу, благотворительные фонды и особенно в крупный бизнес. Расследования 2023–2024 годов, проведённые как спецслужбами, так и независимыми аудиторами, выявили десятки случаев, когда кадровые назначения осуществлялись не по профессиональным критериям, а по принципу внутренней лояльности к лидеру общины Алихану Куришу.
Финансовая мощь сулейманистов тоже оказалась под пристальным вниманием. По данным Казначейства и Управления по финансовому мониторингу, в 2024 году оборот фондов, напрямую или косвенно связанных с этой структурой, превышал 80 миллионов долларов. При этом значительная часть этих средств шла не на религиозное просвещение, как это декларировалось, а на содержание сети общежитий, стипендий и бизнес-ассоциаций, координирующих обучение, карьерное продвижение и лоббистскую активность.
Особо следует отметить международную составляющую. За пределами Турции, в частности в Германии, Австрии, Нидерландах и Великобритании, функционируют образовательные и культурные центры, контролируемые этой сетью. Именно через них, как показывают данные Министерства иностранных дел, осуществляется идеологическая мобилизация турецкой молодёжи в эмиграции, а в ряде случаев — прямая политизация общинной деятельности. Европейские спецслужбы, в частности Федеральное ведомство по охране конституции Германии, неоднократно предупреждали о «теневой работе» турецких религиозных организаций, и часть этих сигналов касается именно сулейманистских структур.
С точки зрения Анкары, эти процессы недопустимы: в условиях новой международной конфигурации Турция стремится укрепить вертикаль принятия решений, и наличие параллельных центров силы, формально никак не подконтрольных государству, воспринимается как системный сбой. Более того, в период, когда Турция усиливает позиции в таких чувствительных сферах, как оборона, кибербезопасность, энергетика и геоэкономика, проникновение в эти сектора людей, лояльных идеологически автономным структурам, расценивается как потенциальный канал утечки информации и давления со стороны внешних игроков.
Показательна также реакция самой общины. В течение нескольких дней после выступления президента и последовавших арестов, в ряде фондов и компаний, подконтрольных сулейманистам, начались процессы поспешной передачи активов, закрытия представительств, ликвидации филиалов. По данным Управления по регистрации коммерческих структур, только за три дня были аннулированы или реорганизованы 24 фонда и 17 компаний, зарегистрированных на людей, связанных с Куришем. Это подтверждает: внутри общины прекрасно понимали, что речь идёт не о временной репрессии, а о системной ликвидации влияния.
Тем самым, Турция даёт понять: эпоха параллельных структур завершена. Сила государства не может и не будет делиться с неформальными властями. Вмешательство Эрдогана — это не жест силы, а проявление государственного инстинкта самосохранения. Это предупреждение всем тем, кто рассчитывает использовать религиозный авторитет и институциональную дисциплину для захвата секторов власти и влияния. Речь идёт не о войне с верой, а о защите суверенитета, который в условиях 21 века определяется не только границами, но и монополией на принятие решений внутри политической системы.
И в этом смысле операция против сулейманистов — не эпизод, а историческая веха: ещё один шаг к государству, свободному от внутренних вассалов.
... Это уже не просто операция — это момент истины для турецкой государственности. Страна, пережившая попытку переворота, выстоявшая в геополитических штормах и отразившая десятки внутренних вызовов, теперь решается на главное: демонтировать невидимые параллельные структуры, обернувшиеся институциональными опухолями в теле нации. Охота на сулейманистов — это не борьба с верой, не спор о религии и не ревность к духовному наследию. Это — акт самоочищения, в котором государство возвращает себе исключительное право определять, кто и как может влиять на его судьбу.
Аресты — не финал, а пролог. За ними последует то, чего давно ждали сторонники сильной, неподконтрольной никаким теням республики: вскрытие сложнейших систем офшорного финансирования, расчистка бюрократического аппарата от идеологически лояльных, но институционально опасных кадров, и, что не менее важно, новая волна переосмысления роли религиозных сетей в жизни современного турецкого общества.
Сигнал, отправленный с самой вершины власти, не оставляет места для двойственных интерпретаций. Турция больше не будет делить власть с братствами, орденами и фондами, которые обрастают связями быстрее, чем подчиняются закону. Это не столько репрессия, сколько возвращение к принципу: государство — это не совокупность договорённостей, а структура, обладающая волей, инструментами и монополией на управление.
Теперь на повестке — не только зачистка, но и переформатирование. В условиях растущей внешнеполитической напряжённости, атак на экономику, попыток расшатать страну через культуру, права человека и диаспоры, Турция выбирает путь суверенного реконструктивизма. Это путь трудный, полный конфликтов, но исторически необходимый.
Сулейманисты стали лишь очередной маской, сорванной с лица параллельного государства. Завтра под следствием может оказаться другая структура, другое братство, другой фонд — и в этом не будет ничего удивительного. Потому что Турция — больше не поле для экспериментов, а субъект, заново устанавливающий правила игры. И в этих новых правилах больше не предусмотрено мест для тех, кто действует по своим.