После серии точечных ударов со стороны Израиля и США региональная сеть иранского влияния — так называемая «ось сопротивления» — серьёзно пошатнулась. Однако разрушена ли она окончательно, или переформатируется в тень — остаётся открытым вопросом.
После почти двух десятилетий экспансии и проецирования влияния через сеть вооружённых группировок, Тегеран оказался в состоянии стратегической перегрузки. Его амбиции сталкиваются с новой реальностью — кризисом доверия, ослаблением прокси и постепенной утратой геополитических позиций.
Ещё недавно казалось, что Тегеран выстраивает железобетонную архитектуру влияния от Бейрута до Баб-эль-Мандеба, превращая ближневосточное пространство в арену «асимметричного» противостояния с США и Израилем. «Хезболла» в Ливане, хуситы в Йемене, иракские шиитские милиции и палестинские группировки создавали иллюзию единой, мощной фронтовой линии — «оси сопротивления». Однако начиная с осени 2023 года, после конфликта в Газе и особенно после иранско-израильского ракетного обмена в 2024 году, становится ясно: геополитическая конструкция, десятилетиями взлелеянная Тегераном, переживает глубокий кризис.
Провал стратегии симметричных прокси
Когда 13 июня 2025 года Израиль объявил о старте операции по подрыву ядерного и ракетного потенциала Ирана, «ось сопротивления» повела себя не как коалиция, а как набор некоординированных, разрозненных сил. Хуситы ограничились редкими ракетными атаками, «Хезболла» — привычным обстрелом приграничных районов. Ни о каком фронтальном вторжении или массированной поддержке речи не шло.
Это разоблачает основной изъян стратегии КСИР: зависимость от прокси, лишённых единой командной вертикали. Когда удары наносятся по самому Тегерану, прокси демонстрируют политическую осторожность, заботясь прежде всего о самосохранении. Идея коллективной обороны разбивается о реальность: каждая группировка имеет свою политическую логику, свои локальные цели, свой интерес.
Парадокс в том, что чем глубже Иран втягивается в открытые конфликты, тем меньше его прокси хотят быть втянутыми в войну на чужих условиях. Даже «Хезболла», традиционно наиболее лояльный союзник, предпочла ограниченное вмешательство, опасаясь полномасштабной израильской операции на ливанской территории. В иракском и йеменском направлениях — то же самое. Ни одна из структур не пожелала «умирать за Тегеран».
Это не только ослабляет саму «ось сопротивления» как военный и идеологический проект, но и подрывает международный имидж Ирана как державы, способной диктовать правила на Ближнем Востоке. Более того, сам Тегеран оказался в ситуации вынужденной обороны — впервые за десятилетия в нём обсуждаются не экспансионистские проекты, а вопросы выживания.
Смерть Касема Сулеймани в январе 2020 года, по сути, стала точкой отсчёта деградации иранской стратегии прокси-войны. Ни один из его преемников не смог добиться той же степени управляемости и харизмы в координации разнородных групп. Это привело к фрагментации: «Бадр», «Катаиб Хезболла» и другие иракские формирования часто действуют по собственной инициативе, опираясь на местные интересы, а не на директивы из Тегерана.
Сирийский режим, несмотря на декларативную лояльность, балансирует между Москвой, Тегераном и новыми центрами силы, такими как арабские монархии Персидского залива. Асад не заинтересован в эскалации конфликта, который может вновь втянуть страну в хаос. Йемен, фактически разделённый, перестал быть площадкой, через которую Иран может всерьёз угрожать Израилю — Красное море, несмотря на инциденты, остаётся под контролем международных коалиций.
Становится очевидно: Ирану предстоит радикальный пересмотр внешнеполитической доктрины. Режим Хаменеи не рухнул — более того, он мобилизует внутренние ресурсы, проводит аресты, усиливает давление на несогласных, но прежний вектор внешней экспансии, по сути, исчерпан. Основные вызовы теперь внутри страны: экономика, выживание режима, борьба за лояльность нового поколения.
Прокси-группировки, возможно, сохранят формальную связь с КСИР, но уже сейчас наблюдается дрейф части из них к другим центрам силы. У ХАМАС есть свои интересы в Катаре и Турции. Хуситы активно ведут переговоры с ОАЭ и Саудовской Аравией. Сетевая модель, построенная Ираном, теряет централизацию, превращаясь в рыхлую конфедерацию.
Гибридная смерть стратегии Сулеймани
Ударов США и Израиля оказалось достаточно, чтобы продемонстрировать: «ось сопротивления» не в состоянии сыграть роль стратегического щита для Ирана. Она может досаждать, но не может защитить. Она может шантажировать, но не может предотвратить.
В новой геополитической реальности ближневосточный регион входит в эпоху неопределённости. Но если что и ясно наверняка — то это то, что прокси-модель Ирана больше не является эффективным инструментом экспансии. А возможно, и никогда не была.
На развалинах американского вторжения в Ирак в 2003 году Иран методично начал встраивать собственную «архитектуру сопротивления» — эклектичный конгломерат шиитских, а позже и суннитских радикальных группировок, чьи интересы на первый взгляд совпадали с его. Но 2025 год с особой жесткостью продемонстрировал: эта система дала трещину. И если прокси-структуры и не обрушились окончательно, то их эффективность как инструмента регионального влияния оказалась сильно преувеличенной.
Созданные в 2014 году для борьбы с «Исламским государством», «Силы народной мобилизации» («Хашд аш-Шааби») в момент своего расцвета стали едва ли не самым мощным неформальным военным механизмом в регионе. Более 40 вооружённых формирований, интегрированных в структуру безопасности Ирака, получили легальный статус, финансирование из бюджета и политическое влияние. Однако со временем большинство этих групп перешло от борьбы с терроризмом к участию в межгосударственных и внутриполитических конфликтах.
Проблема в том, что для новых властей Багдада «Хашд» стал не щитом, а двойным якорем. С одной стороны — зависимость от Тегерана, с другой — американское давление и стремление стран Персидского залива вытеснить иранское влияние из иракской политики. Балансировать между этими враждующими силами становится всё сложнее, особенно после гибели ключевых командиров и росте общественного недовольства в самом Ираке. На фоне падения доверия к прокси в Сирии и Ливане, Багдад, по сути, оказался в эпицентре «войны за влияние».
Хуситское движение «Ансар Аллах», хоть и считается союзником Тегерана, действует всё более независимо. Доступ к иранским ракетным технологиям, беспилотникам и специалистам обеспечил хуситам мощный рывок в военном отношении, но они давно играют свою игру. Хуситы не стремятся быть иранским сателлитом — они строят собственную «революционную государственность» на руинах йеменской республики.
Да, они атакуют израильские цели и блокируют Красное море. Но делают это, руководствуясь интересами своего регионального торга с Саудовской Аравией и Эмиратами, а не идеологией Тегерана. И чем ближе йеменские переговоры к миру, тем явственнее хуситы дистанцируются от «оси сопротивления».
После внезапной и жестокой гибели Исмаила Хании и Хасана Насраллы, иранская стратегия в Газе и Ливане оказалась дезориентированной. ХАМАС потерял харизматичного лидера, а «Хезболла» — несменяемого генсека, державшего движение железной хваткой почти 30 лет. Израильские удары, впервые за два десятилетия достигшие такого уровня точности и дерзости, нанесли по движению удар не только физический, но и институциональный.
Новая военная кампания ЦАХАЛ в Южном Ливане в 2025 году стала не просто очередным витком конфликта — она выявила хрупкость тылов «Хезболлы». Несмотря на героизацию, организация оказалась уязвимой, а её логистика — перегруженной. Более того, впервые с 2006 года Израиль решился на наземную операцию с частичной оккупацией ливанской территории, применив «гибридные методы»: от нейтрализации командования до разрушения экономических потоков, которыми пользовались радикалы.
Самым болезненным для Тегерана стало падение сирийского режима. С уходом Башара Асада, которого долгое время спасали иранские советники и «Хезболла», Иран теряет стратегически важный коридор, соединяющий Ирак, Сирию и Ливан — «шиитский полумесяц», которым так гордились в Тегеране. С потерей Дамаска рухнул и главный транзитный путь для поставок оружия в Ливан.
Сменившая Асада администрация при международной поддержке заявила о намерении восстановить национальный суверенитет — а значит, изгнать всех нелегальных вооружённых формирований, включая прокси КСИР. Для Ирана это означает не только дипломатическое поражение, но и потерю ключевой базы для операций в Восточном Средиземноморье.
Изменения затронули и Ливан. При поддержке США и Саудовской Аравии в Бейруте сформирована новая власть, намеренная разоружить «Хезболлу» и поставить под контроль все вооружённые силы на территории страны. Хотя на практике реализовать это непросто (риск гражданской войны по-прежнему велик), дипломатическая и экономическая изоляция, нацеленная на удушение параллельной экономики, бьёт по «Хезболле» ничуть не слабее, чем бомбы.
Вашингтон прямо требует от ливанского правительства: или вы ликвидируете вооружённое государство в государстве, или Ливан окончательно потеряет международную поддержку. Параллельно США перекрывают финансовые каналы Ирана, через которые тот пытается передавать деньги «Хезболле» — будь то контрабанда наличности или посредники из частного сектора.
Финал эпохи прокси
Все признаки указывают на то, что «ось сопротивления» входит в фазу упадка. Не исчезновения — но трансформации в нечто менее централизованное и куда менее эффективное. Политические структуры, когда-то подчинявшиеся Тегерану, теперь требуют автономии. Военные формирования выживают, но без инициативы. Экономические схемы рушатся под давлением санкций и трансграничного контроля.
Иран больше не может поддерживать десятки фронтов одновременно. После гибели ключевых фигур, утраты Сирии, ослабления «Хезболлы» и дестабилизации иракской сцены становится ясно: прежняя империя прокси — это уже история.
Когда в апреле 2025 года Иран сам нанес удар по американской базе в Катаре, минуя своих прокси, и, более того, заранее предупредив о нём Доху, стало ясно: эпоха, в которой Тегеран предпочитал действовать через посредников, завершилась. Или, точнее, сделала паузу. Слишком высока цена непрямых войн, слишком очевидна их уязвимость. А главное — почти никто из так называемых союзников уже не хочет воевать за Иран. Ни «Хезболла», чьи ресурсы исчерпаны. Ни иракские группировки, занятые внутриполитической борьбой. Ни даже ХАМАС, стремящийся удержаться на Западном берегу любой ценой.
Накануне выборов в Ираке даже формально легализованные «Силы народной мобилизации» (Хашд аш-Шааби) оказываются парализованными. Страна снова балансирует на грани дестабилизации, и правительство в Багдаде решительно блокирует любые попытки превратить иракскую территорию в плацдарм для конфликта с Израилем. В такой ситуации даже потенциальная помощь Ирану — политическое самоубийство. Тем более, что и сам Тегеран не делает очевидных запросов на поддержку: он занят выживанием.
Деньги, каналы, разведка
Тем не менее, «ось» не исчезла. Израиль укрепляет границу с Иорданией, опасаясь контрабанды оружия и наличных, идущих из Ирана палестинским группировкам. В Тель-Авиве уверены: Тегеран, даже потеряв военно-политический контроль над прокси, продолжает действовать — через деньги, агентуру, идеологию. В Мосаде заявляют, что почти каждую неделю выявляют новых иранских агентов внутри Израиля. Это не фронт, это шахматная партия. Иногда подземная, иногда — виртуальная.
Хуситы — единственные, кто сегодня воюет за пределами слов. Сначала — ракетные атаки по Израилю, затем — блокада Красного моря. Но даже здесь всё держится на шатком политическом торге. Хуситы обещают прекратить нападения, если остановится война в Газе. Но никто не верит в окончательную деэскалацию. Один приказ, одна утечка, одно убийство — и Красное море снова окажется в заложниках. Решения этой проблемы пока нет. И, судя по реакции ООН и Совбеза, не предвидится.
В секторе Газа война официально не завершена, хотя дипломатические усилия по перемирию активизировались. ХАМАС выживает, теряя районы, но удерживая лояльность уцелевших. Даже если он утратит контроль над Газой, его позиции на Западном берегу, в Восточном Иерусалиме и за рубежом сохранятся. У организации всё ещё есть финансовые резервы и поддержка десятков исламских фондов — от Стамбула до Куала-Лумпура.
Тем временем Иран и США готовят новый раунд переговоров по ядерной программе. Вероятность сделки есть. В Вашингтоне нарастает понимание, что изолированный и обескровленный Тегеран опаснее, чем ангажированный и контролируемый. В Тегеране — наоборот: компромисс с США воспринимается как тактический манёвр, чтобы выиграть время и ресурсы.
Если санкции будут сняты, Иран сможет восстановить часть своих сетей — не полностью, но достаточно, чтобы снова влиять. Потому что на Ближнем Востоке умеют ждать. Затаиться, восстановиться, накопить деньги, активировать резервы — и нанести неожиданный удар. История шиитской геополитики это уже демонстрировала.
Но даже если Тегеран проиграл эту фазу игры, это не означает исчезновение самой игры. Прокси могут сменить хозяина. У ХАМАС — каналы с Турцией и Катаром. У хуситов — автономный политический курс. У иракских милиций — своя логика. Исламские радикальные сети на Ближнем Востоке — многоголовые, трансграничные, взаимозаменяемые. И если найдётся другой спонсор, готовый вложиться в «борьбу с сионизмом» — они выживут и адаптируются.
И, наконец, остаётся главный актив этих группировок — ненависть. Пока существует враг, пока существует Израиль и США, пока существует образ «угнетённого мусульманина», которого можно мобилизовать, у террористических и квазигосударственных структур будет топливо. «Исламское государство» и «Аль-Каида» показали: для новой войны не нужно государство. Достаточно идеи.
«Ось сопротивления» — больше не коалиция. Это — рой. Разрозненный, обессиленный, но всё ещё опасный. Тегеран отступил, но не капитулировал. Он будет договариваться, обманывать, торговаться, ждать. И если снова откроется окно возможностей — он попробует вернуться. Пусть уже не как империя прокси, но как точечный и изощрённый игрок, способный в нужный момент превратить тень в удар.
На Ближнем Востоке финалы бывают редкостью. Гораздо чаще — перемирия, паузы и новая кровь.