В начале лета 2025 года Европа ощутила не просто очередной идеологический порыв, а настоящий атмосферный фронт, изменивший давление на всей политической карте континента. В конце мая, в течение одной недели, два города — Варшава и Будапешт — стали сценой крупнейшего на сегодняшний день съезда международного консервативного движения. Конференция политического действия консерваторов (CPAC), впервые проведённая в двойном европейском формате, превратилась из американского экспортного бренда в самостоятельное политическое явление, с масштабом, стилем и целями, не имеющими прецедентов в новейшей истории правых сил Европы. Это был не просто форум — это была демонстрация силы, амбиции и претензии на будущее.
В Варшаве, на фоне предвыборной мобилизации, CPAC обрёл форму митинга — резонансного, наполненного аплодисментами, прямыми политическими посланиями и программными лозунгами. В Будапеште же — наоборот: архитектура форума напоминала скорее монастырскую главу, где сквозь густую риторику просвечивали чертежи нового консервативного миропорядка. Вместе эти два города, разделённые Вислой и Дунаем, стали символами новой оси — оси сопротивления глобалистскому универсализму, оси отвержения брюссельского морального менторства, оси стремления вернуть Европе, как настаивал Виктор Орбан, её душу.
Момент был выбран не случайно. Всего за сутки до второго тура президентских выборов в Польше, CPAC решил выйти из тени политического наблюдателя и выступить активным участником процессов. То, что раньше произносилось в кулуарах, теперь звучало с главных трибун. Консервативное движение, прежде играющее роль контрэлиты, взяло на себя задачу не просто критиковать либеральный порядок — но предложить свою повестку, своё видение будущего, свою архитектуру европейского завтра.
Именно в этом контексте CPAC-2025 стал не итогом — а началом. Не подведением черты, а начертанием контура. Катализатором, не постскриптумом. Он совпал по времени с резким изменением политического климата. Европа 2025 года — это уже не тот континент, где правые маргинализированы и обречены на политическое выживание. От Франции и Германии до Словакии, Испании и Италии — консервативные, евроскептические, антииммигрантские партии не только входят в парламенты, но формируют правительство, меняют законодательства, переписывают нормы.
Их язык перестал быть языком протеста — он стал языком власти. Тезисы, ещё недавно считающиеся политическим эксцессом — «национальное первенство», «культурная идентичность», «гендерный реализм», «суверенитет границ», — теперь звучат в правительственных декларациях, в программных документах и в резолюциях парламентов. Консерватизм в Европе больше не нуждается в оправданиях. Он требует полномочий.
Этот сдвиг, разумеется, не был бы возможен без изменения глобального контекста. Возвращение Дональда Трампа в Белый дом в январе 2025 года стало не просто электоральной сенсацией — оно стало символом ренессанса альтернативного Запада. Запада, отвергающего унифицированный либеральный порядок. Запада, который снова говорит на языке государств, а не институтов; на языке идентичностей, а не процедур; на языке культуры, а не норм. В этом смысле CPAC стал не просто политическим продуктом этой эпохи, а её рупором, её коммюнике, её флагом.
CPAC больше не принадлежит только США. Его европейская версия обрела своё лицо и своё предназначение. Варшава — как политический авангард, фронтир нового электорального консерватизма, города, где решается судьба не только Польши, но и равновесия в ЕС. Будапешт — как интеллектуальное ядро, лаборатория смыслов, где формируется философия будущего: «эпоха патриотов», как назвал её Виктор Орбан, — эпоха, в которой европейские нации вновь станут хозяевами своей истории.
Впереди ещё нет ясного маршрута. Но ясно одно: карта уже изменилась. И на ней появились два новых узловых пункта — Варшава и Будапешт. Между ними прокладывается не просто политический коридор, а новый вектор европейского развития. CPAC 2025 стал его прологом.
CPAC 2025: масштаб, участники, риторика
Конференция консервативного политического действия 2025 года стала не просто очередной встречей правых активистов и политиков — она обрела масштаб транснационального манифеста. Проведённая в два этапа — 27 мая в Варшаве и 29–30 мая в Будапеште — она была организована как сознательный дуэт: политический фронт на севере и идеологическое ядро на юге. Это был не случайный выбор — а геополитическая хореография, где Варшава символизировала электоральный момент, а Будапешт — стратегическое мышление.
Первый этап конференции в Варшаве прошёл в атмосфере высокой концентрации напряжения. Зал, расположенный в здании бывшего центрального почтамта — ныне превращённом в конгресс-центр, был заполнен до отказа: по официальным данным — свыше 2500 делегатов и гостей. Люди съехались со всей Польши, а также из Центральной и Восточной Европы. Атмосфера напоминала скорее съезд движения, чем форум — с песнями, флагами, молодежными секциями и даже импровизированным "рынком идей", где продавались книги, значки и футболки с надписями: „Nie Bruksela — Warszawa!” и „Bóg, rodzina, Ojczyzna”.
Выступления были жёстко структурированы и полностью подчинены грядущей президентской развязке. На сцену один за другим поднимались сторонники Кароля Навроцкого — бывшего министра внутренних дел, харизматичного и безапелляционного сторонника «жёсткой линии» в вопросах миграции, безопасности и национальной идентичности. Его команда искусно вплела в риторику CPAC тезисы «польской исключительности», борьбы с либеральной гегемонией и необходимости возвращения Польши к своим «онтологическим корням» — католицизму, патриотизму, и суверенитету.
На противоположной стороне — невидимо, но остро ощущаемо — маячила фигура его оппонента, Рафала Тшасковского. В зале его имя звучало как антоним всему, за что выступают участники CPAC. Мэр Варшавы, представитель прозападной «Гражданской платформы», был представлен в речах как символ «космополитического прогрессивизма», как «ставленник Брюсселя», готовый — по словам одного из докладчиков — «обменять культурную Польшу на цифровой прототип Европы».
Выступления делегатов из США и Великобритании, включая Лиз Трасс и министра Кристи Ноэм, были фактически политической поддержкой Навроцкому. Они прозвучали как завуалированные предвыборные агитации, приправленные тезисами о «традиционных альянсах», «польском вкладе в НАТО» и «необходимости стратегического единства между Трампом и Варшавой». Слово «Польша» произносилось с ноткой симпатии, но также и с определённым расчётом: её судьба воспринималась как пилотный проект, пролог к возможной правой консолидации по всей Европе.
Через два дня вся конструкция CPAC переместилась в Будапешт. Сценография была иная. Конференц-зал Gellért Campus, возведённый на берегу Дуная, принял около 3000 участников из 28 стран. География гостей была шире — делегации прибыли из США, Германии, Италии, Австрии, Австралии, Индии, Бразилии, Аргентины, Чили, Колумбии, а также из Грузии, Румынии, Словакии, Хорватии, Сербии и Болгарии. Если Варшава была ареной битвы, то Будапешт — храмом размышлений.
Ключевой момент венгерского этапа — выступление Виктора Орбана. Оно продолжалось почти час, но прошло на одном дыхании. Премьер-министр Венгрии в своей манере — без бумажки, с личными примерами, с историческими реминисценциями — обрисовал концепт «Эпохи патриотов». Это был не просто программный документ, а политико-философская речь, в которой Орбан нарисовал контуры будущей Европы, как континента национальных государств, связанных не бюрократической машиной, а общими цивилизационными координатами: верой, языком, исторической памятью.
Ключевая формула, которая уже разошлась по соцсетям, звучала предельно ясно: «Мы не хотим покидать Европу — мы хотим вернуть её себе». Этот тезис аплодировали стоя. Он превратился в неофициальный девиз CPAC 2025 и вызвал заметное раздражение в западной прессе, которая назвала речь Орбана «националистическим манифестом под видом консерватизма».
Но именно это и было задумано. Будапештская часть форума включала в себя не только пленарные заседания, но и закрытые дискуссии, где обсуждались конкретные инструменты политической координации: создание совместных исследовательских центров, обмен стратегиями избирательных кампаний, работа с молодёжными организациями, развитие альтернативной медиасреды, включая платформы, не подверженные «цензуре бигтеха».
В коридорах всё чаще звучало словосочетание «антиглобалистский интернационал». Это уже не ироничная формула, а амбициозная конструкция, в которой Орбан и его соратники хотят играть не просто роль координаторов, а наставников, а возможно — архитекторов новой международной правоконсервативной структуры.
Два этапа CPAC 2025 — две стороны одного проекта. Варшава показала политическую мощь и решимость. Будапешт — интеллектуальное ядро и метафизику. В сумме они создали то, чего не хватало правым силам Европы более трёх десятилетий: ощущение принадлежности к чему-то большему, чем национальный парламент или телестудия. Это был не митинг и не форум. Это была заявка на новую европейскую норму. И в этом её исторический заряд.
Международный альянс: от Пата Бьюкенена до Рам Мадхава
CPAC 2025 стал, без преувеличения, глобальной витриной транснационального правого движения. Он не просто продемонстрировал нарастающую волну евроскептицизма и культурного консерватизма в Европе — он явил миру попытку создать координированную, пусть и неформальную, антиглобалистскую платформу нового типа. Именно в Варшаве и Будапеште — двух символических столицах континентального правого поворота — собрались фигуры, представляющие разные регионы и политические школы, но объединённые стремлением разрушить доминирующую международную архитектуру, построенную вокруг либерального глобализма.
Бывший премьер-министр Великобритании Лиз Трасс, выступая в Варшаве, не стала подбирать выражений. Она охарактеризовала Евросоюз как «морально банкротившуюся бюрократию», неспособную защитить интересы наций, парализованную своей догматической приверженностью к «зелёным переходам» и миграционной открытости. Её речь напоминала риторические приёмы Маргарет Тэтчер конца 1980-х годов, но с добавлением XXI века — цифрового, климатического и цивилизационного измерений.
Тони Эбботт, экс-премьер Австралии, выступил уже в Будапеште и настоял на необходимости «англосферной солидарности» — союза между Великобританией, США, Канадой, Австралией и Новой Зеландией, который, по его словам, должен стать культурным контрпроектом против «климатического диктата» и «унифицированного глобального языка прогресса». Он предостерёг от превращения ООН и ВОЗ в «наднациональных нравственных регуляторов», подменяющих собой парламенты и волю народов.
Знаковым стало участие Рама Мадхава — одного из идеологов правящей индийской партии «Бхаратия Джаната Парти». Он провёл параллель между европейским культурным консерватизмом и индийским понятием «санскрити» — культурной преемственности, основанной на общине, религии, семье и этнической памяти. По словам Мадхава, «правые силы Европы и Индии стоят перед одними и теми же вызовами: попытками разрушить укоренённые цивилизационные структуры под видом модернизации». Он подчеркнул: «Мы не против прогресса, но мы — за прогресс, не уничтожающий душу народа».
Латиноамериканское присутствие также было ощутимо. Представители движения Хаира Болсонару из Бразилии, экономические советники аргентинского президента Хавьера Милея и чилийские консервативные активисты обозначили стремление выстраивать не только риторику, но и институциональные мосты — например, в виде совместных исследовательских центров, координации в международных организациях, а также общей информационной платформы. Их выступления звучали как антиглобалистский манифест нового юга, стремящегося порвать с вашингтонским и брюссельским менторством.
Именно этот международный спектр, простирающийся от Индийского субконтинента до Патагонии, от Лондона до Канберры, делает CPAC 2025 уникальным политическим событием. Это уже не просто филиал американского правого движения — это попытка синтеза национального и международного консерватизма в форме добровольного «интернационала суверенитетов». Он не стремится к единой директиве, но он — координирован. Он не требует партийной лояльности, но объединён общей подозрительностью к глобалистской архитектуре, к либеральным СМИ, к международным НКО, к цифровой цензуре и к моральному униформизму.
Как справедливо заметил американский публицист Род Дреер, наблюдавший за событиями в Будапеште, «если CPAC в США — это шоу, то CPAC в Европе — это уже набросок политической теории. Это не просто трибуна, а чертёж будущего, каким его видит правая часть мира». Именно эта формула — «не шоу, а осмысленная модель будущего» — стала квинтэссенцией происходящего.
Станет ли этот «интернационал антиглобалистов» устойчивым проектом, пока сказать трудно. Его прочность будет проверяться на практике — в международных переговорах, на выборах, в способности к координации. Но сам факт его возникновения свидетельствует о тектоническом сдвиге: правые силы мира больше не стремятся только к национальной победе. Они ищут — и начинают строить — архитектуру глобального сопротивления. CPAC 2025 стал его первым этажом.
Орбан, Венгрия и интеллектуальное ядро нового правого движения
Роль Виктора Орбана остаётся ключевой. Его правительство, несмотря на экономические трудности и напряжённые отношения с Брюсселем, представляет собой живой пример устойчивости национал-консервативного режима в условиях демократии. Но в 2025 году и этот бастион дал трещину.
Среди проблем:
- Демография: несмотря на амбициозные программы поддержки рождаемости, в апреле коэффициент упал до 1,28, почти как в 2010 году.
- Экономика: инфляция 5,9% и дефицит бюджета выше 6% ВВП вызвали недовольство малого и среднего бизнеса.
- Изоляция: блокировка европейских фондов из-за судебной реформы, сокращение дипломатических контактов, критика со стороны ООН за законодательные ограничения против НКО.
Тем не менее, Орбан остаётся символом «Европы, которая не сдаётся». Его формула — «Make Europe Great Again» — работает в связке с Трампом и служит идейной платформой для трансатлантического союза правых.
Трещины в фасаде: кто не приехал и почему
Несмотря на масштаб и резонанс, CPAC-2025 показал и разногласия внутри правого лагеря. В первую очередь — по украинскому вопросу.
Глава итальянского правительства Джорджия Мелони проигнорировала приглашение, сославшись на «загруженность». В кулуарах же говорили о растущем напряжении между «атлантистскими» правыми и теми, кто выступает за сближение с Россией.
Скандальным оказалось отсутствие представителей французского «Национального объединения» — партия Ле Пен не захотела ассоциироваться с антироссийской и одновременно антипроукраинской риторикой Будапешта.
Кроме того, серия электоральных неудач пошатнула уверенность в непобедимости правых:
- В Румынии победу на президентских выборах одержал Никушор Дан, несмотря на активную поддержку Джорджа Симиона со стороны CPAC;
- В Албании — Сали Бериша проиграл социалистам;
- В Австрии — Герберт Кикль оказался за пределами коалиционного соглашения.
Всё это показывает, что «мировая правая волна» ещё далека от консолидации.
Цифры, которые меняют Европу: статистический портрет правого поворота
Если европейская политика сегодня похожа на бурное море, то статистика — это навигационная карта, где каждая цифра — подводная скала, скрытая мина или фарватер, ведущий к новому политическому берегу. Конференция CPAC 2025 в Варшаве и Будапеште стала не просто событием — она выступила в роли каталитического центра, в котором правые силы Европы впервые с 1980-х годов собрались не как маргиналы, а как претенденты на историческое лидерство. Но насколько устойчив их подъем? Ответ — в цифрах, без прикрас, но с политическим нервом.
Начнём с самого очевидного — с электоральной карты. Данные на май 2025 года, собранные Politico Poll of Polls, показывают, что правые больше не играют вторую скрипку. В Польше «Объединённые патриоты», коалиция правоконсервативных партий, выходят на первый план с 41% поддержки — самый высокий результат среди правых в ЕС. Это не просто эффект Навроцкого, это следствие десятилетия культурной мобилизации, подкреплённой медиастратегиями, церковной сетью и поддержкой таких площадок, как CPAC. В Италии «Братья Италии» Мелони держат планку в 29%, во Франции «Национальное объединение» Ле Пен — 26%. Партия свободы в Нидерландах — 23%, AfD в Германии — 19%, и даже ФИДЕС, несмотря на внутренние трудности, сохраняет 36% поддержки — солидный уровень, хотя и с тревожной тенденцией к снижению.
Но цифры могут быть беспощадны и к тем, кто их произносит с трибуны. Рождаемость в Венгрии — это та мина, которая может взорваться под проектом Орбана. В 2010 году, когда он пришёл к власти, показатель составлял 1,27 ребёнка на женщину. К 2020 году, на пике демографической политики, удалось добиться уровня 1,59 — это был момент национального оптимизма. Но с тех пор всё пошло вниз. В 2023 году — уже 1,38. Апрель 2025-го стал тревожным рубежом: рождаемость опустилась до 1,28. Почти туда же, откуда Орбан начинал. Пятнадцать лет социальной инженерии, налоговых стимулов, грантов на жильё — и в итоге замкнутый круг: молодёжь не хочет детей в стране, где экономика застопорилась, а перспективы ограничены. Если демография — это биологическое голосование на будущее, то оно пока не в пользу «эпохи патриотов».
А что говорит нам польская избирательная активность? Участие в выборах — индикатор общественного напряжения и доверия к системе. В 2015 году проголосовало 55,3% граждан. В 2020 — уже 68,2%. А первый тур 2025 года побил все рекорды: 71,4%. Это не просто статистика — это плебисцит. Вся страна вышла на выборы, словно на поле сражения. Для правых это сигнал: электоральное большинство может быть мобилизовано, если грамотно скомбинировать страх, идентичность и харизму. Для либералов — тревога: Польша уже не воспринимает старую повестку как само собой разумеющуюся.
Но что происходит с самим CPAC? За последние два года конференция прошла путь от американской периферии до европейского медиагиганта. В марте 2023 года о CPAC упоминали 12 300 раз в европейских СМИ. В июне 2024 — уже 18 700. А в мае 2025 — абсолютный рекорд: 25 300 упоминаний. Это уже не просто платформа для обмена лозунгами, это полноценный медиапроект, способный формировать повестку, задавать тренды, влиять на кампании. Его цитируют, обсуждают, критикуют и копируют. Он стал нервом правой Европы.
И наконец — миграция. Именно она стала нервной системой политической трансформации континента. Опрос ECFR, проведённый в апреле 2025 года, говорит сам за себя. В Польше — 64% опрошенных считают, что иммиграция угрожает культурной идентичности. В Венгрии — 71%, самый высокий показатель в ЕС. Во Франции — 52%, а в Германии — 47%. Это не просто страх перед чужим, это ощущение культурной осады. Миф о «замене населения» стал массовым нарративом. И, как показывает практика, он легко конвертируется в электоральные голоса, бюджетное давление, судебные реформы и закрытые границы.
Каждая из этих цифр — это не абстрактная социология, а политический маркер. Вместе они складываются в резкую, тревожную, но чёткую картину: Европа смещается вправо. Не в силу моды, не из-за харизмы отдельных фигур, а потому что глубинные страхи, демографические провалы и кризис идентичности находят себе новое политическое выражение. CPAC 2025 не изобрёл эту волну — он лишь дал ей голос и флаг. Но теперь этот флаг виден от Балтики до Тирренского моря. И под ним уже выстраиваются не марши — а кампании, партии и, возможно, будущие правительства.
Континент в тени флагов
На фоне флагов с лозунгом «Make Europe Great Again», развевавшихся в Будапеште, всё более отчётливо вырисовывается новый контур Европы — Европы, чьи центры тяжести смещаются от брюссельских коридоров к национальным столицам, где слово «идентичность» звучит громче, чем «интеграция». CPAC 2025 стал не просто очередным политическим форумом — он приобрёл форму манифеста, декларации принципов, заявления о том, что правые не намерены больше довольствоваться ролью контркультуры или парламентской оппозиции. Речь идёт о попытке переопределить саму архитектуру европейской политики.
Метафора, которую активно использовал Виктор Орбан — «Эпоха патриотов» — не является риторической фигурой. Это проект. Его цель — трансформировать ЕС из союза наднационального управления в сеть культурно-гомогенных государств, где главенствуют традиция, вера, семья и суверенитет. И Будапешт, по амбициозной задумке Орбана, должен стать «интеллектуальной столицей этой новой Европы» — континента, в котором глобалистская повестка будет оттеснена, а лево-либеральные элиты — маргинализированы.
Однако величие не строится на лозунгах. На пути у нового европейского правого движения стоит целый ряд внутренних вызовов. Главный из них — это глубинная раздробленность. Европейские правые не едины ни по отношению к ключевым вопросам внешней политики (в первую очередь — к России и Украине), ни по вопросу о роли Евросоюза, ни по экономическим стратегиям. Разница между курсом Мелони и позицией Орбана, между осторожной тактикой Ле Пен и воинственным популизмом Вилдерса — это не оттенки одного цвета, а совершенно разные подходы к политике. В отсутствие единого лидера и общей программы правые остаются слабо институционализированным движением, уязвимым перед каждым циклом выборов и перед внутренними амбициями.
Есть и структурные противоречия. Большинство правых движений выступают за жёсткую защиту национального суверенитета, но парадоксальным образом пытаются создать наднациональный союз консервативных государств — от Варшавы до Мадрида, от Будапешта до Рима. В этом кроется противоречие между идеей национального исключения и необходимостью политической координации. Без институционального клея, без общей внешнеполитической линии, без готовности к компромиссам между Польшей, Францией, Италией и Венгрией — всё это рискует остаться лишь симфонией патриотических соло, но не политическим оркестром.
Немалое значение имеет и социальная база. CPAC мобилизует ядро — активистов, интеллектуалов, представителей правых СМИ и блогосферы, церковных кругов. Но сможет ли эта волна захватить широкие средние слои? Готов ли молодой европеец, родившийся в постмодернистском мире глобального Netflix и инстаграм-инклюзии, принять идею политического возвращения к «традиции»? И сможет ли правое движение ответить не только на культурные страхи, но и на реальные вопросы: экономическую неравенство, цифровое регулирование, климатические вызовы, трансформацию труда?
CPAC 2025 — это, безусловно, сигнал. Яркий, слаженный, амбициозный. Он показал, что правые партии и движения не просто выжили в эпоху идеологического давления, но сумели выстроить глобальные каналы связи, создать символику и язык, предложить, пусть и спорную, но цельную картину будущего. Но всё это пока манифест — не система. Это декларация намерений, но не рабочий проект.
Перед ними — вызов исторического масштаба: смогут ли они из антисистемного протеста создать новую системность? Смогут ли заменить брюссельскую технократию идеологическим единством и политической зрелостью? Или же CPAC останется в истории как последняя вспышка до нового этапа адаптации старой либеральной модели?
Один лишь факт не вызывает сомнений: Европа вступила в эпоху идеологической переоценки. И в этом контексте CPAC 2025 — не эпизод, а пролог. Пролог к длинной политической драме, где ставкой является не выбор лидеров, а само определение Европы как культурного, политического и цивилизационного пространства.