В Карибском море появилась одна из крупнейших группировок американских сил со времен Карибского кризиса. Авианосец USS Gerald R. Ford, стратегические бомбардировщики B-52, истребители F-35, штурмовые корабли, беспилотники и силы морской пехоты были развернуты вдоль побережья Венесуэлы. Формально — для “борьбы с наркотрафиком”. Фактически — для демонстрации силы в преддверии новой эпохи американской политики устрашения.
Этот шаг не был случайным. Он стал первым крупным внешнеполитическим сигналом администрации Трампа, вернувшегося в Белый дом в январе 2025 года. В отличие от первого срока, когда лозунг “America First” концентрировался на внутренней политике, новая стратегия делает ставку на геополитический неомонроизм — контроль над западным полушарием и демонстрацию силы на глобальных рубежах, от Карибов до Южно-Китайского моря.
Является ли операция США против Венесуэлы началом новой доктрины проекции силы, и какова стратегическая логика этой демонстрации?
Ответ на этот вопрос требует взгляда не только на латиноамериканский контекст, но и на трансформацию самой американской внешнеполитической парадигмы — от “вечных войн” к “управляемым кризисам”.
Латинская Америка как зеркало новой силы
История вмешательства США в дела Латинской Америки — это постоянное повторение одной и той же логики под разными лозунгами. От доктрины Монро 1823 года, провозгласившей “Америку для американцев”, до тайных операций ЦРУ в Чили, Гватемале и Никарагуа, все они следовали одному принципу: регион не должен выходить из орбиты Вашингтона.
Сегодняшняя Венесуэла — это не просто авторитарный режим с разоренной экономикой и гиперинфляцией в 400%. Это стратегический узел Карибского бассейна, контролирующий морские маршруты и располагающий крупнейшими в мире запасами нефти (около 18% мировых доказанных резервов по данным BP Statistical Review 2024).
После того как президент Николас Мадуро объявил о “повороте на Восток” и заключении энергетического соглашения с Китаем и Ираном, Вашингтон воспринял это как прямое вызов своей гегемонии. Именно поэтому военная активность США в регионе — не эпизод, а проверка новой доктрины устрашения, которая объединяет экономическое давление, военную демонстрацию и психологические операции ЦРУ.
Логика новой доктрины Трампа и механизмы проекции силы
В отличие от хаотичных интервенций времён «арабской весны», новая стратегия администрации Трампа в 2025 году основана не на вторжении, а на гибридной проекции силы — сочетании экономических санкций, военного присутствия, разведывательных операций и психологического давления. В этом смысле Карибское развертывание — не начало войны, а тщательно выстроенная постановка силы, адресованная не только Каракасу, но и Пекину, Тегерану и Москве.
1. Геополитическая логика: от изоляционизма к «контролируемому хаосу»
Возвращение Дональда Трампа в Белый дом совпало с моментом глобального сдвига — ослаблением старых альянсов, кризисом НАТО и расширением китайского влияния в Латинской Америке. По данным МВФ, за 2024 год доля Китая во внешней торговле Венесуэлы достигла 45%, а объем китайских инвестиций в регион превысил 75 млрд долларов.
Вашингтон воспринимает эти цифры не как экономику, а как геополитику. Каждый юань в Венесуэле — это потерянный доллар влияния США.
Именно поэтому Трамп в новой стратегии сделал ставку на принцип Controlled Instability — управляемой нестабильности. Эта концепция подразумевает создание постоянных кризисов на периферии интересов соперников, чтобы удерживать их в состоянии вынужденной реакции.
Каракас — удобный полигон. Страна ослаблена, экономика разрушена, население выдавлено миграцией (более 7,3 млн человек по данным ООН на 2025 год), но при этом обладает энергетическим потенциалом, способным влиять на мировые цены нефти. Любое дестабилизирующее движение в Венесуэле отзывается эхом на рынках Европы и Азии.
2. Военно-политический сигнал: возвращение к доктрине Монро XXI века
Трамп никогда не скрывал своей симпатии к жёсткому неомонроизму. Его недавняя речь в Майами в сентябре 2025 года, обращённая к выходцам из Кубы и Венесуэлы, звучала как прямая декларация: «Америка больше не будет смотреть, как социализм коренится у нас под носом».
На деле это значит: США возвращаются к геополитике близкой дуги — контролю над регионом, который исторически считался их задним двором. Но методы изменились. Вместо вторжения — военно-информационное присутствие:
— крупнейшая за 40 лет группировка кораблей в Карибском море;
— авианосец USS Gerald R. Ford как символ глобальной досягаемости;
— разведывательные полёты B-52 и F-35, включая «бомбардировочные демонстрации» вблизи венесуэльского побережья;
— операции ЦРУ по сбору разведданных и стимулированию внутренних расколов в окружении Мадуро.
Такой масштабный показ силы не нужен для борьбы с наркотрафиком. Это сигнальная операция — предупреждение тем, кто решит бросить вызов американскому порядку в полушарии.
3. Правовой и дипломатический аспект: обход международных норм
Вашингтон заявляет, что действует в рамках борьбы с «наркотерроризмом», ссылаясь на положения Раздела 101 Закона США о национальной безопасности и резолюции ООН 1373 (о борьбе с терроризмом). Но по факту ни одна из этих норм не даёт права на удары по суверенной территории без мандата Совета Безопасности.
С точки зрения международного права, атаки на малые суда в нейтральных водах, даже если они подозреваются в контрабанде, могут быть квалифицированы как акты агрессии. По данным Американской ассоциации международного права (ASIL), в октябре 2025 года было зафиксировано не менее 11 инцидентов, в которых США не представили доказательств наркосвязей жертв.
Такой подход разрушает саму архитектуру международных норм, создавая новую реальность прецедента силы — «легальную нелегальность» американского вмешательства.
4. Экономическое давление и «награда за предательство»
Второй элемент гибридной кампании — финансовый. Трамп повысил вознаграждение за информацию о местонахождении Николаса Мадуро до 50 млн долларов, рассчитывая на предательство внутри элиты. Но, как отметил профессор политической науки Чикагского университета Майкл Альбертус, «авторитарные режимы воспроизводят лояльность через страх и взаимное соучастие».
Ключевые фигуры венесуэльского военного руководства не боятся США, а боятся друг друга. Их активы давно переведены в золото, криптовалюты и недвижимость в Турции и ОАЭ. Поэтому ставка на финансовую деморализацию провалилась.
5. ЦРУ как инструмент скрытой трансформации
Наибольший интерес вызывает допуск ЦРУ к операциям в Венесуэле, санкционированный самим Трампом. Бывший аналитик ведомства Нед Прайс в интервью CNBC пояснил: «Координация действий спецслужб в регионе — это не разведка, это политический инженеринг».
Под прикрытием борьбы с наркотрафиком ЦРУ получает уникальный доступ к инфраструктуре, сетям связи и оппозиционным структурам в регионе, превращая Венесуэлу в лабораторию постинтервенционизма — когда смена режима достигается не высадкой морпехов, а контролем над сознанием и страхом элит.
6. Геоэкономический контекст: нефть, санкции и новая карта поставок
Вашингтон не стремится к оккупации Венесуэлы — ему нужна нестабильная предсказуемость. Чем дольше страна остаётся в состоянии экономической катастрофы, тем меньше она способна поставлять нефть на рынок. А это выгодно для американских производителей, наращивающих экспорт сланцевого сырья.
По данным Управления энергетической информации США (EIA), после 2020 года доля импорта нефти из Венесуэлы в США снизилась с 11% до менее чем 2%, в то время как экспорт из США в Европу вырос в 2,6 раза.
Таким образом, каждый санкционный удар по Каракасу становится экономическим выигрышем для Техаса и Луизианы.
Сценарии и альтернативы. Венесуэльская операция как модель глобальной проекции силы
Любая крупная военная демонстрация США — это не просто ответ на локальный вызов, а проверка новой модели силы. Венесуэльский кейс стал пилотным проектом новой стратегической доктрины Трампа, суть которой заключается в том, что Америка больше не тратит триллионы на вторжения, а вместо этого — создает управляемые кризисы, усиливая страх, зависимость и стратегическую неуверенность у соперников.
Эта логика укладывается в три сценарных направления — эскалационное, демонстративное и обратного удара.
1. Эскалационный сценарий: «Силовой пролог» к операции по смене режима
Первый сценарий — постепенное наращивание давления вплоть до точечных операций на венесуэльской территории.
Трамп может воспользоваться аргументом «борьбы с наркокартелями», чтобы обосновать удары по военным объектам, связанным с трафиком, или по портам, контролируемым венесуэльской армией.
Технически это возможно: авианосец USS Gerald R. Ford способен обслуживать операции до 90 самолётов и дронов, а в регионе уже действуют подразделения специального назначения.
Политически — это шаг с высокой ценой. Любой удар по Венесуэле вызовет ответное усиление военного присутствия России и Китая, которые с 2022 года имеют соглашения о разведывательном сотрудничестве с Каракасом.
Россия уже поставила Венесуэле системы ПВО С-300ВМ и вертолёты Ми-35, а Китай в 2024 году развернул в штате Карабобо наземную станцию слежения «Хайян» под видом гражданского проекта. Таким образом, любая атака США на Венесуэлу рискует перерасти в косвенное столкновение трёх держав на территории западного полушария — то, чего не происходило со времён Карибского кризиса 1962 года.
2. Демонстративный сценарий: «Кризис без войны»
Наиболее вероятный вариант — демонстративная эскалация без прямой интервенции.
Согласно данным RAND Corporation, Пентагон уже использует венесуэльский театр как “психологический полигон” для тренировки сценариев устрашения и разведывательных операций в приграничных акваториях.
В этом случае военные корабли и стратегические бомбардировщики играют роль театризированной угрозы, заставляющей противника — в данном случае Мадуро — постоянно реагировать, тратить ресурсы, концентрировать войска и усиливать внутренний контроль, тем самым ослабляя экономику и деморализуя население.
Такой сценарий не требует жертв и юридических оправданий. Он идеально вписывается в американскую доктрину Flexible Deterrence Options (FDO) — “гибких вариантов сдерживания”, которая с 2023 года официально закреплена в Стратегическом обзоре нацбезопасности США.
По сути, это “бескровная интервенция”, где оружием становятся не ракеты, а публичность, страх и дроны-разведчики.
3. Сценарий обратного удара: «Новая ось Карибского сопротивления»
Но существует и обратная динамика. Венесуэла, Куба и Никарагуа уже объявили о создании “координационного центра оборонного взаимодействия”, куда, по данным агентства Prensa Latina, приглашены военные советники из Ирана и Китая.
Иран рассматривает Карибский регион как зеркальный ответ на американское присутствие в Персидском заливе.
Если США будут продолжать военные демонстрации у побережья Венесуэлы, Тегеран, Москва и Пекин могут использовать этот прецедент, чтобы узаконить свои операции в зонах американских интересов — от Кубы до Арктики.
Таким образом, венесуэльская операция становится матрицей для глобальной геополитической симметрии: каждый шаг Вашингтона рождает зеркальный ответ его оппонентов.
Глобальный контекст: новая стратегия устрашения вместо дипломатии
События в Карибском море — лишь часть более широкого механизма. Анализируя последние шаги администрации Трампа, можно выделить три ключевых направления американской стратегии:
- Демонстративное окружение конкурентов — создание постоянных очагов давления у границ соперников (Китай — Южно-Китайское море, Россия — Чёрное море, Иран — Персидский залив, Венесуэла — Карибы).
- Замена союзов контрактами — Трамп фактически отказывается от старых систем альянсов, предпочитая двусторонние сделки, где лояльность покупается выгодами, а не принципами.
- Гибридизация войны — слияние киберопераций, экономических санкций и информационных кампаний в единую стратегию давления.
Эта модель дешевле, гибче и политически безопаснее, чем классические интервенции. Она позволяет создавать постоянную иллюзию силы без реальной войны.
Мировые последствия: стратегическое сжатие пространства
Венесуэльский кейс имеет эффект домино. Он сужает пространство для манёвра малых и средних держав, которые теперь вынуждены выбирать между США и их противниками, даже если формально они хотят остаться нейтральными.
Для Азербайджана, Турции, Саудовской Аравии или Индонезии это создаёт новые риски: любая попытка “играть на двух досках” может восприниматься Вашингтоном как вызов.
Более того, новый стиль американской политики вытесняет дипломатию как инструмент.
Когда США демонстрируют силу в любой точке мира под предлогом “борьбы с криминалом”, это создаёт юридическую серую зону, где любые действия можно оправдать нарративом “национальной безопасности”.
Такой подход превращает международное право в инструмент политического манипулирования, а саму систему коллективной безопасности — в археологический экспонат.
Карибский эпизод как стратегическое заявление США миру
Развертывание авианосной ударной группы США, стратегических бомбардировщиков, морской пехоты и активизация ЦРУ вокруг Венесуэлы в 2025 году — это не про Венесуэлу. Это про новую форму американской власти.
Главный вывод такой: администрация Трампа меняет сам язык, на котором США разговаривают с миром. Вашингтон больше не навязывает демократию, не строит коалиции, не ищет многосторонней легитимации. Вместо этого он навязывает страх, транслирует силу и сознательно держит региональных противников в состоянии управляемого кризиса. Венесуэла стала первой площадкой демонстрации этой логики.
Это важно зафиксировать прямо.
Первое. США переходят от стратегии «смены режимов через вторжение» к стратегии «смены поведения через демонстрацию готовности к удару».
В классической модели американских интервенций конца XX – начала XXI века (Панама, Ирак, Афганистан) идея заключалась в том, чтобы войти, сменить власть, поставить лояльное правительство. Сегодня задача иная: не обязательно менять правительство Мадуро, достаточно сделать так, чтобы Мадуро жил в положении постоянной военной угрозы, экономической блокады и потенциального внутреннего раскола. Это производит тот же политический эффект — ослабление режима, маргинализация внешних партнеров этого режима, деморализация его элит — но без затрат полномасштабной войны.
Второе. Венесуэльская операция — это тест на реакцию внешних игроков, а не только Каракаса.
Трамп не скрывает, что адресует этот сигнал не только Мадуро. Сообщение направлено Китаю: любая попытка закрепиться в западном полушарии через энергетические сделки и инфраструктурные проекты может быть встречена не переговорами, а силой. Сообщение направлено Ирану: попытки строить партнерские сети за пределами Ближнего Востока будут рассматриваться как угроза национальной безопасности США. Сообщение направлено России: постсоветская логика «сфер влияния» не признается Америкой за пределами Евразии.
В этом смысле Каракас — это не столица нефтяной республики. Это витрина. Адресат витрины — Пекин, Тегеран и Москва.
Третье. США легализуют для себя право на одностороннюю эскалацию под рамкой «борьбы с криминалом».
Это принципиально новый технологический момент. Классическая военная интервенция требует обоснования через язык ценностей (демократия, права человека, защита гражданского населения). Новая модель требует только ярлыка: «наркотерроризм», «нелегальные поставки фентанила», «наркокартели под защитой нелегитимного режима».
Вся сила этой риторики в том, что она переводит политический конфликт в полицейскую повестку. Если это больше не суверенное государство, а криминальная сеть — у Вашингтона развязаны руки. Так конструируется новая моральная архитектура сила/уголовник вместо старая демократия/диктатор.
Это не просто лингвистика. Это подрыв международного права. Если государству можно навесить статус «наркомафии при флаге», тогда в любой момент можно ударить по его объектам. И это создает универсальный прецедент, который администрация Трампа сможет воспроизвести в разных регионах, в том числе за пределами Западного полушария.
Четвертое. Эта стратегия даёт внутренний политический капитал.
Новая доктрина Трампа продается американскому электорату не как война, а как защита границы. Это тонкий момент. Американское общество устало от бесконечных «демократических крестовых походов» и колоссальных военных расходов, но не устало от идеи безопасности. Если внезапно Венесуэла объявляется источником фентанила, а венесуэльские порты — якобы плацдармом «наркотеррористов», то любая агрессия США против Венесуэлы превращается во внутренне популярную операцию «по защите американцев», а не во внешнюю интервенцию.
Это очень важный переход. Война перестает быть экспортом демократии. Война снова становится экспортом безопасности. Это риторически гениально и юридически опасно.
Пятое. США возвращаются к монроистской логике, но с гораздо более широкой амбицией.
Доктрина Монро XIX века утверждала, что внешние державы не имеют права вмешиваться в дела Западного полушария. В версии XXI века это расширяется: любая держава, которая ведет себя в западном полушарии так, как будто Америка не хозяин ситуации, автоматически попадает в зону силового давления.
Это не оборона границы, это защита статуса глобального центра принятия решений. И это уже не региональная политика, а архитектурный принцип новой американской роли в мире.
Шестое. Модель Венесуэлы является реплицируемой.
Это самый тревожный вывод. Венесуэла — не исключение. Венесуэла — прототип. Именно поэтому сейчас, когда мы говорим про Карибский бассейн, на самом деле мы описываем чертеж для возможных сценариев в других точках.
Где этот сценарий может быть воспроизведен? Перечислим хладнокровно.
Юг Китая. Усиленное присутствие США в Южно-Китайском море уже не ограничивается «свободой навигации». Сценарий Венесуэлы показывает, что США могут легитимировать свою активность, если объявят, что речь идет не о споре двух государств, а о «незаконной милитаризации морских маршрутов со стороны китайских структур». Это переводит конфликт в ту же уголовную риторику.
Персидский залив. Вашингтон может трактовать логистические и разведывательные операции Ирана как «террористическое сопровождение транснациональных бандформирований», то есть перенести против Ирана ту же логику «борьбы с криминальными сетями», которая сейчас применяется к Венесуэле.
Черное море. США смогут маневрировать наращиванием разведывательных платформ и морских патрулей, аргументируя это «необходимостью мониторинга нелегальных поставок вооружений и санкционных товаров», а не «давлением на Россию». Это снова полицейская рамка, а не военная.
Арктика. Спор за энергетические и транспортные коридоры может быть упакован в риторику «предотвращения незаконной милитаризации природных резервов». Этот язык уже звучит в стратегических документах США и Канады по Арктике. Плохая новость для соперников США в том, что Арктика в этой логике может быть представлена не как зона переговоров, а как зона превентивного вмешательства.
То есть Венесуэла — это не локальный аргумент. Это новая технология внешней политики.
Седьмое. В этой модели у международного права не остается суверенного арбитра.
ООН, Совет Безопасности, региональные организации оказываются выключенными. Они не отменены, но они становятся второстепенными. Американская сила предъявляется как первичный факт, а международные институты вызываются уже потом — не для санкционирования, а для постфактум оправдания. Это фундаментальный сдвиг по сравнению с эпохой 1990-х – начала 2000-х, когда США хотя бы делали вид, что нуждаются в международном мандате.
Это значит, что мировой порядок дрейфует от системы норм к системе управляемых исключений.
Восьмое. Это создает феномен принудительного выравнивания для стран среднего размера.
Государства, не относящиеся ни к ядерным сверхдержавам, ни к вассалам США, оказываются в самой сложной позиции. Для них вопрос больше не в том, как «сохранить баланс между США и Россией/Китаем», как это было десять лет назад. Вопрос теперь в другом: как защититься от включения в чужой сценарий.
Потому что новая американская стратегия не обязательно захочет от вас дружбы. Она может захотеть от вас удобства. Удобного коридора. Удобного голосования. Удобной тишины. И она покажет вам, как выглядит альтернатива.
Поэтому для таких игроков, как Азербайджан, Турция, Саудовская Аравия, Индонезия, Бразилия, ЮАР, реальная повестка на ближайшие годы — не просто геополитическое маневрирование, а технологизация суверенитета. Создание инструментов, которые не позволяют превратить вас в чью-то «Венесуэлу».
Из этого вытекает практическая часть.
Рекомендации. Что делать государствам, которые не хотят быть площадкой чужой демонстрации силы
Первое. Суверенная безопасность должна становиться многослойной, не линейной.
Безопасность больше не равна только военной силе. В 2025 году безопасность — это способность предотвратить ярлык. Если вас публично объявляют «нелегальным коридором оружия», «гаванью наркокартелей», «отмывочным хабом», дальше будет не дискуссия, а дроны.
Следовательно, государство должно институционально контролировать и юридически документировать критические зоны риска. Порты, аэродромы двойного назначения, нефтеналивные терминалы, логистические хабы, частные охранные компании, офшорные юрисдикции, банковские транзакции в «серой зоне» наличных. Это не только антикоррупция. Это превентивная защита от внешнего нарратива. Если у вас есть прозрачный аудит и сертифицированные механизмы мониторинга, вас труднее описать как «криминальную гавань».
То есть комплаенс (система соблюдения норм) становится элементом обороны.
Второе. Энергетический суверенитет и маршруты экспорта должны быть защищены юридически, а не только физически.
США показали, что энергетика и контроль за потоками сырья — часть игры. Венесуэла оказалась под ударом не только как политический режим, но и как поставщик нефти, потенциально опасный для ценовой архитектуры рынка, где американская нефть и газ усилили свои позиции.
Страны-экспортеры энергоресурсов (включая Каспийский регион) должны фиксировать статус своих коридоров поставок в виде многосторонних соглашений с участием не только государств, но и крупных международных экономических игроков — банков развития, энергетических корпораций, страховых групп. Это создает “слой щита”: атака на маршрут начинает выглядеть не как давление на одно государство, а как разрушение интересов целого пула участников, включая частный капитал западных стран. Это повышает политическую стоимость давления.
Третье. Дипломатия должна перестать быть реактивной и стать превентивной.
В новой архитектуре, где США могут объявить любую проблемную точку «криминальным гнездом», молчаливые государства — легкая цель. Внешняя политика больше не может быть молчаливой.
Игроки среднего масштаба должны заблаговременно формировать собственный дискурс легитимности: публичные доклады, открытые международные аудиты, демонстративные совместные операции против организованной преступности, обмен разведданными с дружественными государствами. Это не только борьба с преступностью. Это политическая страховка.
Четвертое. Нужно строить избыточность логистики.
Если ваша экономика и ваша элита завязаны на одном маршруте экспорта или одном критическом узле импорта, вы уязвимы. Вас можно шантажировать без войны — просто закрыв точку доступа или угрожая ее блокадой.
Новой нормой должна стать стратегическая избыточность: несколько взаимозаменяемых маршрутов, конкурирующие порты, диверсификация валютных каналов, альтернативные финансовые коридоры. Это звучит технократично, но на самом деле это геополитическая броня.
Пятое. Необходимо выстраивать ситуативные, а не догматические союзы.
Администрация Трампа демонстрирует, что США сами уходят от идеологически закрепленных альянсов к системе сделок. Здесь у государств средней мощности есть окно возможностей. Партнерства можно строить ситуативно, на конкретных участках — энергетика, безопасность морских маршрутов, IT-инфраструктура оборонного значения — без тотальной зависимости от одного блока.
Речь не про антиамериканизм. Речь про недопущение монополизации вашего будущего одним внешним центром силы. Это суть стратегической автономии.
Шестое. Необходимо понимать политическую экономию устрашения.
Любая демонстрация силы всегда кому-то приносит деньги. Венесуэльский сценарий, среди прочего, выгоден американским производителям нефти. Локальная дестабилизация поставщика сырья — это рост роли США как экспортера. Это означает: геополитика и рынок давно перестали быть разными сферами. Напротив, одно обслуживает другое.
Следовательно, анализ угроз больше не может делаться только с военной линейки. Нужно смотреть на торговые потоки, санкционные режимы, движение страхового капитала, трансграничные расчеты. Там, где деньги сходятся с флагом, там будет давление.
Седьмое. Надо уйти от иллюзии, что мир возвращается к старой Холодной войне.
В старой Холодной войне существовало относительно устойчивое двуполюсие с понятными линиями сдерживания. Новый порядок — это не новая версия 1962 года. Это скорее управляемая многополярная турбулентность, где сверхдержавы создают друг другу очаги хронической нестабильности вдоль периферии.
Венесуэла — потенциальный такой очаг для США против своих конкурентов. Тайвань — очаг против Китая. Сирия или Ирак — очаг против Ирана. Восточная Европа и Черное море — очаг против России. Мир не распался на блоки. Мир распался на театры.
И именно потому, что мир стал театрализованным, он стал опаснее. Потому что в театре правит не право, а постановка.
Финальная фиксация
Военное давление США на Венесуэлу — это не эпизод и не тактическая акция. Это манифест. Это объявление новой формулы силы: Америка допускает для себя право на демонстративное военное удушение неугодных режимов в своем полушарии без формального вторжения, под полицейским соусом борьбы с наркотерроризмом. Это делается с расчетом на экономический выигрыш, на психологическое давление внутри элит противника, и на глобальный сигнал другим центрам силы.
Такая стратегия выглядит дешевле и рациональнее, чем войны эпохи Буша и Обамы. Но она несет куда более долгосрочные риски, потому что разрушает последний слой сдержек — идею, что применение силы должно быть исключением, а не нормой. Если сила превращается в рутину, мир вползает в эпоху, где безопасность определяется не правом, а возможностью физического присутствия вооруженной группы флагов у твоего побережья.
Для государств, не желающих стать следующей площадкой демонстративного устрашения, вывод предельно прагматичен: суверенитет в XXI веке — это не только территория и армия. Это способность не дать описать себя чужими словами.
Просто переведи, напиши на русском
Венесуэла
Трамп
Вашингтон
Монро
Карибы
Гегемония
ЦРУ
Фентанил
Санкции
Энергетика
Китай
Иран
Россия
Суверенитет
BakuNetwork